Возвращение
Шрифт:
— Спасибо… — прошелестел Тиль, когда сила потекла в него уже без помех. Но ллер Адоррас поспешил отвернуться, чтобы чужак не увидел выражения мучительного раскаяния на его лице. — Я бы, наверное, не смог… по крайней мере, не так быстро.
Отец Эланны не стал говорить, что до этого мига проклинал и мысленно обрушивал все известные кары на его голову. Не смог бы он, как же… а пощадить чужой источник, выходит, смог?! А стражей сберечь успел?! Не убил магов, охранявших источник, а лишь усыпил от греха?!
«Что же ты за существо, Тирриниэль илле Л’аэртэ?! Кто ты, темный эльф, за которого беспокоится моя единственная дочь?!»
ГЛАВА 15
Приняв
Верные духи леса охотно отозвались на призыв хозяина и сорвались со своих мест, предупреждая всех, кто еще не сбежал. Прося поддержки и помощи. Собирая возле развороченных дверей встряхнувшуюся стражу. Следом за ними полетел и зов владыки — властный, настойчивый: те, кто может, пускай включаются в новую защиту. Те, у кого есть силы, пусть поделятся с возрожденным ясенем. Те, кто не умеет сражаться, пускай хотя бы откроют резервы…
И алиарцы откликнулись.
Тирриниэль удивленно дрогнул, когда поток сил, идущий к нему от покорившегося дворца, заметно возрос. В него отовсюду вливались крохотные ручейки. Сперва по одному-два, затем их стало гораздо больше. А вскоре у Тиля даже собственный резерв начал пополняться — кажется, на просьбу владыки откликнулись многие из пресыщенных, капризных алиарцев. Кажется, они еще не совсем потеряны для будущего. Кажется, у них еще есть шанс все исправить. И в первую очередь изменить самих себя.
Он облегченно вздохнул и, перехватив тревожный взгляд Эланны, успокаивающе кивнул. Она ответила слабой улыбкой, одновременно отправив отцу волну благодарности и понимания, но тут же отвернулась, чтобы никто не увидел блеснувшей в уголках ее глаз слезинки. Эверон, правда, все равно заметит, но он — пускай. Ему можно. Ортэ умеет молчать, а вот отец не поймет. И надо, чтобы Тиль не понял. Он, пожалуй, единственный, кто не должен знать об этой маленькой слабости.
Внезапно в тронном зале стало жарко. И очень светло. Прямо-таки неестественно светло, будто на одной из стен зажглось свое собственное солнце. Как раз там, где драконий «Огонь» выжег целый коридор. Вот только больше там коридора не было видно — все заполонил собой поразительно чистый свет с рыжеватыми сполохами по краям. И он стремительно приближался, пока наконец не остановился на краю разрушенного зала, безжалостно вытолкав туда тревожно повизгивающего белого волка.
Прикрыв глаза рукой, дракон остановился и настороженно взглянул в новую напасть. При виде «солнца» он беспокойно повел плечами, а затем покосился на тяжело дышащих оборотней, но те не собирались нападать. Как отпрыгнули от него после неудачной атаки, так и замерли, во все глаза уставившись на пылающее красно-зеленой радугой чудо.
Дракон сдвинулся, чтобы видеть зверей краешком глаза, но тем вдруг стало не до него — они так и таращились на переливающееся огнями «солнце», все сильнее топорща шерсть на загривках и опасливо то скалясь, как на нового врага, то поспешно пряча зубы. А странное «солнце», преодолев оплавившийся проем, сделало несколько бесшумных шагов. В оглушительной тишине доплыло до центра зала, где и остановилось, медленно оглядываясь и словно решая, что делать.
Дракон, взглянув на него истинным зрением, удивился: чистая энергия, настоящий «Огонь» дракона. Та же яростная воронка. Тот же смерч неистовой ненависти. Та же злость, кипящая на крайней точке.
Словно в ответ свет стал совсем нестерпимым. Откуда-то из глубины на оторопевшего дракона сверкнули два невыносимо ярких рубина. Но потом пышущая жаром сфера ужалась и приняла форму человеческого тела. Правда, тело явно было женским, но «Огонь» это не смутило — укоротив гневные язычки, он послушно притих и остался плясать лишь на матово-черном доспехе, коротких вьющихся волосах и срывался нетерпеливыми искрами с тонких пальцев, закрытых такими же чешуйчатыми перчатками. А потом постепенно стек с этих тонких рук в два длинных, изящных, угрожающе приподнятых клинка, на которых неистово горели древние руны.
— Белка… — зачарованно прошептал Элиар, во все глаза уставившись на объятую пламенем Гончую.
— Живая, — облегченно вздохнул Тиль, с гордостью и затаенной тревогой взглянув на преобразившуюся невестку. — Кажется, пришло время ее «Огня». На пятьсот лет позже, чем я думал, но все-таки пришло.
— Так это ее «Огонь»?! — шалея от внезапной догадки, охнул Элиар, и Эланна удивленно приоткрыла рот.
— Конечно, — слабо улыбнулся владыка Л’аэртэ. — Она же наша, ясень ее принял. Ты же сам видишь — «Огонь» не красный, как у нас, а рыжий. Именно от него в свое время умер Талларен. Понимаешь?
Светлый вздрогнул.
— Боги… надеюсь, у этого дракона еще нет детей и не останется безутешной вдовы. — Он опасливо покосился на побратима, но Таррэн не сдвинулся с места. — Брат, ты как?
Темный эльф промолчал.
— Насколько я понял, малыш сейчас… сердится? — осторожно спросил Элиар.
— Нет, Эл, — очень напряженно отозвался Таррэн. — Малыш сейчас в таком бешенстве, что даже мне не по себе. Кажется, они с хмерой окончательно слились, и это значит, что от Бел тут немного осталось. Помнишь, чего мы все боялись? Вот оно, брат. Так что упаси тебя небо вякнуть что-то ей под руку. Адоррас, стой на месте. Пожалуйста.
Владыка Эоллара ошарашенно моргнул, потому что голос Таррэна стал откровенно пугающим.
— Пусть никто не двигается, как бы ни повернулись события. Особенно если Бел окажется поблизости. Никаких резких движений. Никакого оружия. Никаких обсуждений и воплей не по существу. Пусть все молчат. На данный момент очень велика вероятность того, что Бел посчитает вас — чужаков — за угрозу и разорвет на части, не разбираясь, кто именно потянулся к мечу. Эланна, ты поняла?
— Да, — очень тихо прошептала эльфийка. — Я не знала, что Бел может так… это из-за нас, да? Она сорвалась, и в этом виноваты мы?
— Сорвалась. Но не из-за вас, а потому, что я пришел слишком поздно, — с досадой отозвался Таррэн, не сводя глаз с супруги, которая все еще стояла на месте, позволяя безнаказанно рассматривать свое объятое «Огнем» тело. Но одновременно с этим она вызывала какой-то безотчетный страх своим видом. Окаменевшим, словно изваянным в белоснежном мраморе, лицом, в котором вдруг проступили звериные черты. Горящими глазами, где больше не осталось намека на прежнюю зелень. Хищной усмешкой, больше похожей на звериный оскал. Острыми клыками, словно невзначай выползшими из-под верхней губы. Неприятно удлинившимися пальцами, на кончиках которых блеснули невероятно острые когти. Но особенно — частым гребнем коротких костяных игл, выросших прямо из-под доспеха и устрашающе напомнивших присутствующим украшение знаменитых костяных убийц Проклятого леса. Потому что именно в этот момент пригнувшаяся, как перед прыжком, Гончая стала до жути, до дрожи похожа на хмеру, которая уже встала на след и готовилась к решающему броску.