Возвращение
Шрифт:
"Voila`". Она протянула мне фотографию в рамке, стоявшую среди других на столике в углу. Сухощавый человек с генеральскими листьями в петлицах, с планками орденов.
"Между прочим, один из немногих, с которыми Эрнст Юнгер был на "ты". Вам это имя что-нибудь говорит? У Юнгера есть запись в дневнике о моем дедушке".
Она разыскала книгу на полке.
""В нем проявляется очевидная слабость аристократии. Он достаточно хорошо понимает, куда все это идет, но совершенно беспомощен перед лицом сволочи, у которой есть только один аргумент - насилие..." Беспомощен. Это он так пишет о моем дедушке.
"Если судить по результатам заговора, то Юнгер, может быть, и не так уж не прав..."
"Ах, не говорите! Разве сам по себе этот поступок, этот... жест не имеет значения?"
"Разумеется. И все же..."
"Мне было десять лет. И дед мой сидел вот в этом самом кресле. Он был в мундире с золотыми пуговицами и узких лакированных сапогах. Все в нем было узкое, лицо было узкое, он был высокий и стройный. И говорил со мной с испанской учтивостью, словно с инфантой... Я стояла возле него, он усадил меня к себе на колени... От него пахло... всю жизнь буду помнить этот запах. Духами, табаком, сталью... Да, не удивляйтесь. Он весь был из какого-то благородного металла. У него были синие глаза. Больше я его никогда не видела. Как он был похоронен... не знаю. Нам, как вы понимаете, пришлось уехать. Плиту положили уже после войны".
"Вы сказали - повешен?"
"Да, как все они. Он находился в Париже, там же, где и Юнгер... Они жили в одной гостинице. Он успел кое-что сделать, когда пришло сообщение о взрыве. Ведь сначала думали, что покушение удалось. Но я уверена, он все равно начал бы действовать, даже если бы знал, что диктатор остался жив... На другой день после взрыва - все было уже известно, эта бестия отделалась царапинами,- на другой день дедушку срочно вызвали в столицу, он предпочел не лететь самолетом, ехал в машине с денщиком и шофером. По дороге велел остановиться. И они услышали выстрел в лесу. Сначала думали, что это партизаны. Моя мама узнала, что он лежит в госпитале в Вердене. Его спасли, но он повредил зрительный нерв и ослеп. Палач вел его под руку к виселице".
Она поставила портрет на столик, долго возилась, переставляя рамки с фотографиями.
"Некоторые до сих пор считают, что заговор и покушение в военное время... Мой муж тоже так говорит. Он считает, что это измена и по закону с ними так и должны были поступить".
Я спросил: "По какому закону?"
"По тогдашнему, какому же еще!"
"И что вы ему ответили?"
"Что я могу ответить?..- Она пожала плечами.- Мы давно уже ни о чем не спорим. Я ужасно голодна. А вы? Мы можем предварительно закусить, а ближе к вечеру пообедаем".
Мы вышли из дому. Неловкость росла между нами, растерянность, которую можно было преодолеть только разговорами, но светский тон был неуместен, и оттого разговор только усугублял эту неловкость. Маленькая, бледная и зеленоглазая женщина в платье, почти доходящем до щиколоток, в ореоле янтарных волос, шла, стараясь попадать в шаг, помахивая прутиком; поговорили о здешних местах, об удивительном цвете неба и календаре, начался охотничий сезон, объяснила она. Ее муж каждый год в это время ездит в Каринтию, у него там Schlohbchen, крошечный домик-замок в горах. Так что я могу переночевать здесь без всяких затруднений.
"А если бы..."
"Если бы он был здесь? Я бы вас не приглашала!"
Она прибавила:
"Мой муж - своеобразный человек. Да и я тоже... У нас нет детей".
Я спросил, означают ли ее слова, что барон против.
"Против того, чтобы у нас были дети? Что вы! Как вам могла прийти в голову такая мысль? Род должен продолжаться".
"Он последний в своем роду?"
"Есть родня в Англии, в Швеции. Северная ветвь. Но знаете, генеалогические соображения меня лично мало беспокоят".
Дошли до леса.
"Я думаю,- пробормотала она,- дождя не будет".
Блеклое голубоватое небо незаметно превратилось в серо-жемчужное, дали заволоклись, исчезли тени. Мы шли кружным путем вдоль лесной опушки.
"Расскажите о себе,- попросила баронесса,- мы все время говорим обо мне".
"Вам в самом деле интересно?"
"Если бы не было интересно, я бы вас не приглашала".
"Что же мне рассказывать?"
"Меня всe интересует. Как вы здесь оказались. У вас есть жена?"
"Была".
"Здесь... или там?"
"Она умерла".
"О! Простите".
"Мне кажется..." - проговорил я и хотел сказать, что незачем и не о чем особенно распространяться, что она уже достаточно обо мне знает. Я хотел сказать, что мы случайно познакомились и так же ненароком расстанемся. И что лес, увядающий, осыпанный киноварью, и фиолетовые небеса, и что-то неясное вдали - пелена туч или другие леса, или развалины замков,- призывают к молчанию. "Мне кажется, что..."
"Да. Мне тоже",- сказала она, и теперь, когда я вспоминаю этот диалог, мне почти ясно, что имелось в виду. Мы подбирались к неизвестной мне цели нашего разговора, к тому, ради чего была затеяна эта поездка, мы словно карабкались на высокую гору, и чем дальше, тем труднее был каждый шаг, и мы радовались возможности брести, отдыхая, когда крутизна сменялась пологой тропинкой. А там опять круто вверх - последний, почти отвесный отрезок пути, и чуть было не оступились, чуть не сорвались вниз - и вот площадка.
"Послушайте..." - пробормотала она.
Обогнули опушку, открылось широкое поле, рапс был уже убран.
Я подставил руку кверху ладонью.
"Вы думаете, капает?
– Она оглядела небо и покачала головой.- По-моему, дождя не будет".
"Вы не боитесь промокнуть?"
"Я? Нисколько. Но я говорю вам: дождя не будет. Вы плохо знаете наш климат".
"Вы хотели мне что-то сказать..."
Короткое молчание.
"Да, хотела сказать".
ХVIII
"Дело вот в чем".
Первые фразы были произнесены сухим, строгим, я бы даже сказал, начальственным тоном. Но затем самообладание стало покидать мою собеседницу.
"Дело вот в чем... только не свалитесь со стебля!"
"Что это значит?"
"Это такое выражение. Вы его не слыхали? Я хочу сказать не падайте в обморок. Мои семейные обстоятельства вам теперь более или менее известны. Я бы хотела просить вас, чтобы наш разговор, как и эта встреча, остались между нами. Впрочем, сейчас вы всё поймете. Я хотела вам предложить... просить вас... не сочтите это экстравагантностью. Я...- Она запнулась.- Одним словом, я хочу, чтобы вы подарили мне ребенка".