Возвращение
Шрифт:
Когда ко мне подошла дама, в строгих серебристых очках и накинутом на плечи разноцветном платке, я смущенно поздоровался.
– Господин Андерс, рада вас видеть, – тут же произнесла она. Я слегка пожал ей руку.
– Вы это поощряете? – в свою очередь решил осведомиться я.
– Что именно?
– Развлечение.
– Ах это. – Она улыбнулась и поправила очки. – Это всего лишь невинные забавы. Хорошо, что они не якшаются с мальчиками. В таком случае было бы горазда опаснее оставлять их одних.
Я был вынужден согласиться с этими словами.
– Как
– О, она чудный ребенок. Мне кажется, вам следует отнестись к ней с большим пониманием.
– В каком смысле? – не понял я.
– Сагита рассказывала, что вы не обращаете на нее внимание. Практически не появляетесь дома, часто ссоритесь с супругой. Кем вы работаете, мистер Андерс?
– Хм, ну я продавец в мясной лавке.
– Отчего же вы сейчас не там?
– Не знаю, – усмехнулся я. – У вас не будет папиросы?
Женщина покачала головой.
– У Сагиты большие успехи в танцах. Советую вам беречь такой бриллиант, может быть, в скором будущем она станет знаменитой.
– Этого я и боюсь.
Дама возмущенно фыркнула, после чего развернулась и удалилась прочь.
Я вновь стал наблюдать за тем, как девушки хоронят рыбку. Они закопали ее в неглубокую ямку, произнесли надгробную речь и разошлись. Выглядело очень странно, а главное – совершенно бесполезно. Мне даже показалось, что откуда-то донеслись звуки корявого оркестра, сопровождающего все погребальные процессы в этом городе.
Я помахал племяннице рукой. Она улыбнулась в ответ.
– Как у тебя дела, Том?
– Лучше всех.
–– Ты выглядишь усталым. Где ты был этой ночью?
– Не знаю.
– Как Жанна?
– Как обычно. Ворчит.
– Может быть, поедим мороженого?
– Пошли.
И мы отправились за мороженым.
У нас было одно место, на городской площади, где мы часто наблюдали за тем, как голуби собираются стайкой и подбирают хлебные крошки с мостовой. Я купил девушке клубничное мороженое, а себе шоколадное. Усевшись на лавочку, она принялась жадно облизывать лакомство, совершенно не замечая того, что сладость капает ей на юбку.
– Вы разведетесь? – внезапно спросила она, глядя в другую сторону.
– Наверное.
– И тебе все равно?
– Нет, ну а что я могу поделать? – мне не хотелось начинать этот пустой разговор.
– Кажется у нее кто-то есть.
– Мужчина?
– Да.
– Ты знаешь, кто это?
– Какой-то парень, с маленькими, противными усами. Такой слащавый, но милый. – Сагита улыбнулась, вновь проведя языком по поверхности мороженого.
– Да и черт с ними, – огорчился я, выбрасывая свою порция в урну.
Потом мы отправились домой. Молча. Девушка шла чуть впереди, позволяя мне любоваться ее стройными ногами и яркой талией. Я думал о том, как она ворвалась в нашу жизнь, совсем юная, оставшаяся без родителей. А вот о чем думала Сагита, мне было не известно. Она просто шла впереди меня, иногда оборачиваясь. Пританцовывала, воображая, что идет по подиуму. Такой красивый ребенок, у которого не было ничего, только мечты.
3.
Задний
Я положил ранец Сагиты на стул, в гостиной, а сам вышел во двор, пытаясь в очередной раз назначить самому себе срок сдачи участка хозяйке. Несколько дворовых котов уныло шатались по грязной траве, то и дело припадая к земле и вслушиваясь в каждый шорох, происходящий вокруг них. Они напоминали мне жалких воришек, решивших стащить из музея какую-то ценность, но не знающие, где точно она располагается. Такой у них был растерянный вид. Я запустил в их сторону маленький камень – животные тут же разбежались кто куда.
Здесь можно было подумать над темой развода. Он был неизбежен, как пробуждение после бурной пьянки, когда болит все тело, а в голове постепенно проявляются картинки, объясняющие твое паршивое, душевное состояние. Да, пожалуй, брак можно сравнить с этим чувством. Мне хотелось его с этим сравнивать, чтобы хоть что-то почувствовать. Странно, но порой трудно признаться в том, что ты обычный человек, даже находясь один на один с самим собой. Что ты тоже можешь грустить, переживать и радоваться победам. Но мы так часто привыкли облачать себя в маски желаемого, что совсем позабыли о сути, о том, кто мы и на что способны.
Я знал, что добром все это не кончится. Жанна обязательно доведет ситуацию до абсурда, а я просто закрою глаза на всё это. Отмахнусь, отгорожусь стеклянной стеной, постепенно убедив себя в том, что всё это происходит не со мной. Так всегда бывало проще пережить неудачи. А разрыв – это обыкновенная неудача.
Усевшись на деревянную лавку у забора, я закрыл глаза.
Вспомнил войну, вспомнил, как было тяжело. Вспомнил, каким юнцом я был. Вообще тогда всё давалось мне нелегко, в первую очередь было трудно понять, что от меня требуется, какова моя миссия. Да и какая у меня могла быть миссия, если всё, что мы делали изо дня в день, – это то, что мы выживали. Двух моих приятелей посадили на штыки, а одного приговорили к расстрелу за воровство съестной продукции со склада. Когда я вспоминаю его выражение лица, в момент поедания добытой тушенки, мне становится понятно, почему он так поступил. В тот миг он был свободен, а я нет. Я забыл его имя, но не забыл его довольную улыбку.
Жанна нашла меня много позже войны. Мы вместе лишь пять лет. Она тогда была одета в желтое платье, на улице было лето, и по радио, рупоры которого располагались в разных частях города, играла старая, но очень красивая песня. Я еще тогда носил бороду, которая жутко раздражала будущую жену. Вызывала раздражение. Именно по этой причине уже на второе свидание я пришел гладковыбритый, приправленный ядреным, новым одеколоном. Жанна сказала, что находит меня весьма элегантным, а мне просто было приятно пройтись по городским улочкам с молоденькой, симпатичной девушкой.