Вперед в прошлое!
Шрифт:
Никогда не был сторонником фатализма. Напротив, считал, что нужно меняться и менять, и презирал людей, которые ничего не делают и только ноют.
Сейчас же понимаю, что они такие, потому что им не дано иного. То ли воли у них нет, то ли сноровки. Это как без ног родиться — нельзя от таких требовать, чтобы они беговые рекорды ставили. Или, в отличие от ног, волю можно отрастить? Прокачать, так сказать. Но опять же, чтобы прокачивать, нужно себя заставлять делать не всегда приятные вещи, например, задыхаться и обливаться потом на тренировках, унижаться перед Людмилой Федоровной Жо.
А как заставлять, когда — нечем? Замкнутый круг получается: без помощи или волшебного пенделя они ничего не сделают, просто не смогут.
Погрузившись в мысли, я не заметил, как околел, и зубы начали отбивать дробь. Растерся полотенцем, отправился на аппетитный запах жарящейся стряпни, подгоняемый рычанием пустого желудка.
На кухне уже шуршала Наташка, нарезала соленое сало, а на сковородке скворчали гренки: черствый хлеб во взбитом яйце с измельченным укропом — привычный наш завтрак, дешево и сердито.
Часть гренок сестра отложила на отдельную тарелку и понесла матери, чтобы ее потом не ждать. Раньше начнем — раньше освободимся и пойдем оборудовать штаб. Ради такого приключения Боря и Наташка были готовы на все, даже подняться рано и стоять раком на даче, окучивая клубнику или собирая колорадского жука.
Греночки получились поджаристые, с хрустящей корочкой и привкусом укропа.
— Офигенно вкусно! — оценил я, когда сестра вернулась. — Спасибо!
Натка самодовольно улыбнулась. У Бориса был набит рот, и брат просто показал «класс».
— Че там мама? — прошептал я.
Наташка махнула рукой и скривилась, ответила так же шепотом:
— Страдает, сопли до пола. Ну блин, это ж она его бросила — и страдает. А тут бросили меня — и я в норме.
— Просто ты сильнее, — сказал я. — Бывает так, что мы сильнее своих родителей, хоть они и взрослые.
Ну все, самооценка Наташи взлетела до небес, и хорошо. Папаша сделал все, чтобы загнать ее под плинтус.
На дачу мы собрались быстрее мамы и полчаса ее ждали. Наконец она вышла из спальни, и глаза ее широко распахнулись. Еще бы — отряд «Тимур и его команда» был в сборе и жаждал трудовой деятельности. Обычно, чтобы загнать нас в огород, ей приходилось накануне полдня запугивать каждого, а потом выковыривать нас из щелей, куда мы забивались, желая в выходной развлекаться, а не работать.
Главное — правильно замотивировать команду.
— Мы готовы! — я приложил руку ко лбу, как пионер. — Товарищ командир, отряд в количестве трех человек поступил в ваше распоряжение!
Впервые за долгое время улыбка тронула мамины губы.
— Что ж, пошли!
И мы пошли, веселые и бодрые, а не как обреченные ягнята, приносимые в жертву колорадскому жуку. Вспоминая «Тома Сойера», я старался любую обязанность переплавить в приключение.
На место мы прибыли раньше, чем солнце выкатилось из-за горы. Еще не высохла роса и не смолкли соловьи, из лесу тянуло весенней свежестью, и махание тяпкой приносило особое удовольствие, замешанное на ностальгии.
Мне досталась грядка помидор, Наташке — молоденькая клубника. Борис на корточках выбирал сорняки из обработанной нами земли, мама окучивала картошку, которая уже начала цвести, а значит, скоро мы ее отведаем, с маслицем да с укропом, м-м-м!
Дело спорилось, и мать глазам своим не верила: дети помогают и не халтурят! И не из-под палки, а вроде как даже с удовольствием. Наверное, в ее мировосприятии сдвинулись тектонические плиты, и скоро жизнь поменяет полярность. А я, работая, представлял таймер из своего сна. Как же хотелось, чтобы это было правдой!
Потом мы всей толпой пропалывали клубнику, обрывая усики, попутно поедая ягоды, и к обеду огород был в полном порядке. Правда, почва тут каменистая, мергель плюс известняк, и таких урожаев, как у бабушки, не получалось. Но многим выжить в девяностые помогал даже такой огород.
К обеду дело было сделано, мама осталась, а мы, забрав три созревших кабачка, рванули домой — перекусить и вить гнездо в подвале. Пока Наташка жарила кабачки, Борис проводил ревизию мелков, карандашей и красок — для росписи стен. Эх, в будущее бы его, где без легко достать баллончики с краской! Но приходилось работать тем, что есть. Тем более что нам сперва надо навести порядок, а только потом украшать место обитания.
Соорудив бутерброды с салом — ну а что, перекус — это самая приятная часть производственного процесса — мы выдвинулись к дому Илюхи. Прибыли туда первыми и минут пять ждали остальных. Сперва спустился Илья, принес ведро, веник и швабру. Потом подъехали Димоны с Рамилем Меликовым, каждый принес по ведру. Сразу же за ними пришла Гаечка с оцинкованным ведром и новеньким веником. Наташка сделала стойку на Гаечку и зашипела мне в ухо:
— А эта дура что, с нами?
— Это не дура, — ответил я все так же шепотом и представил одноклассницу: — Кто еще не знает, разрешите вам представить боевого товарища и соратницу Александру.
Гаечка по-мужски пожала всем руки, сестру проигнорировав. Ну вот, не хватало мне раскола в рядах зарождающегося сообщества! Надо сразу все выяснить, пусть выскажутся, а парней желательно куда-нибудь отправить.
— Илья, открывай, и заходите уже, — сказал я. — У меня тут на поверхности дела. Наташа, Саша?
Девчонки подошли, зыркая друг на друга недобро. Я подождал, когда парни удалятся, и спросил:
— У вас какой-то конфликт?
Наташка скрестила руки на груди и сказала:
— Да нет никакого конфликта, просто она… неадекватная.
— А ты скажи Карасихе, чтобы перестала дорываться, — парировала Гаечка. — Задрала уже.
— А ты чего Потаповых тарантулом пугала? Что они тебе сделали? Вот Катька и подписалась.
Ну начались детские разборки!
— Так нефиг наше место на плитах занимать…
— А где написано, что оно ваше? — уперла руки в боки Наташа.
Гаечка закатила глаза и сказала тоном, каким врач обращается к умственно отсталому:
— Это было два года назад, а Карасиху все не отпускает.