Вперед в прошлое!
Шрифт:
— Я же тебе говорила, что он скотина, — на ходу бормотала идущая к ней Наташа, — и нехрен о нем жалеть! Теперь-то ты видишь?
Дверь захлопнулась, и донесся Наташкин голос:
— Мой Влад тоже скотина, но я не буду о нем плакать! Не дождется. И ты не плачь, ну?
Похоже, у матери началась истерика, лучше дать ей прореветься в одиночестве. И откуда в ней столько слез? А Наташка молодец, боевая, многого в жизни добьется — теперь так точно, когда нет необходимости сбегать из дома и жить в притонах.
Бабушка на кухне
— Ната, — позвал я, — давай телек на тумбу поставим и проверим, работает ли он.
Вместо нее пришла бабушка, и мы воздвигли на алтарь предмет культа. Стабилизатор отец забыл, я все подключил, по экрану пробежала полоса, и агрегат включился. Боря, улыбаясь, подошел и положил на него руки, будто на плечи старинного друга.
Бабушка протопала в кухню, и я за ней.
— Мясо в морозилке, — отчиталась она, — еще есть молодая картошка из-под пленки, рис и вермишель, сало. На первое время хватит. Посуда тоже вот.
— Бабушка, — серьезно проговорил я — она глянула с тревогой. — У тебя есть деньги в долг?
— Конечно, для вас все есть.
Я мотнул головой.
— Не для нас. Лично для меня. Мне нужен стартовый капитал. Я у тебя займу, прокручу, потом отдам.
— Что нужно? — не поняла бабушка.
Действительно, откуда ей знать, что такое стартовый капитал?
— И еще надо срочно переговорить с тетей Ирой. Устрой нам семейный ужин, встречу потерявшихся сестер.
— Зачем тебе она?
— Я знаю, как заработать денег. Вариант беспроигрышный, гарантирую.
— Интересно, — бабушка села за стол, подперев голову руками, — и в чем же он?
Я начал издалека.
— У нас есть огромное преимущество: мы живем на юге. Тут растут абрикосы, персики, груши… Инжир — так вообще золотое дно! И хурма, которая осенью дешевле грибов. А есть северные города, где ничего этого нет. Большие северные города. Например, Москва. Сколько там живет миллионов? — бабушка широко распахнула глаза, и я зашептал:
— Девять, ба. Ты только представь: девять миллионов людей, которые хотят свежих фруктов! А у нас в стране все развалилось, снабжение хреновое, если кто туда что-то и возит, то челноки малыми партиями. Тетя Ира — проводник, у нее куча знакомых проводников. Это золотое дно, ба! Абрикосы пойдут — мы в золоте купаться будем.
Сперва мой энтузиазм передался ей, ее глаза заблестели. Потом она тряхнула головой и возразила:
— Кто это будет делать? Кто — ящики таскать? Ирка не успевает, у них там стоянка часов пять. К тому же опасно. Ты не представляешь, как грабят торговцев! Клофелинщики всякие к тому же.
Я встал посреди комнаты и раскинул руки.
— Посмотри на меня. Представь, что ты — бандит. Подумаешь ли ты, что у этого сопляка карманы набиты деньгами? Нет! Меня никто не тронет!
Бабушка молчала, кусая губы. А я был уверен, что все получится. В прошлой жизни был у меня говорливый приятель из Крыма, который в девяностые возил овощи и фрукты в Москву и нехило поднялся, машину и две квартиры купил. Он даже точки сдал, где стоял и торговал!
Так почему не воспользоваться своим преимуществом — знаниями?!
Глава 21
Пойдем в подвал?
Вчера вечером бабе Вале позвонила моя классная руководительница. Я догадывался зачем: «А где Павлик? Что это он прогуливает? Или, может, заболел?»
Мать к телефону не подошла, потому ответил я. Так и оказалось: «А где Павлик?» Пришлось ей рассказывать, что-де у меня проблемы в семье, завтра все объясню.
А завтра — суббота.
Мне было чертовски обидно учиться по субботам. И, как назло, когда я выпустился, на следующий же год школу перевели на пятидневку — будто бы в прошлой жизни судьба специально надо мной издевалась. Что ж, я вернулся, чтобы прогнуть обстоятельства под себя. С шестидневкой вряд ли выйдет, а с людьми — должно.
В принципе, все получалось — думал я, топая в школу пешком. У меня была пачка клееных автобусных билетов, но хотелось окунуться в весну и тепло. Тем более скоро лето. Прекрасное длинное лето, полное приключений и новых свершений. И море. И крабы между камнями. И спелая черешня в саду. И абрикосы с румяными боками…
Прерывая поток мыслей, прокатился мимо автобус, покачивая гармошкой. Стоящий у двери гопник Каюк, которого я почти приручил, ткнулся мордой в стекло, нос его расплющило в пятак. Я сделал вид, что мне смешно.
…И люди. Те, кто раньше казался средоточием порока, теперь виделись слабыми и несчастными. Вот взять Каюка. Мать пьет и бьет, отец пьет и бьет. Наверное, до пяти лет он думал, что его зовут Заткнись. С чего ему быть нормальным?
А если бы он родился в хорошей семье, был бы, как Илья, или как Димоны.
Кажется, я только сейчас полностью вписался в новую реальность, перестал приглядываться и принюхиваться, ждать, что в любой момент мир может схлопнуться.
На душе было легко и радостно. Не давил больше груз невысказанных слов — мы с мамой более-менее поладили, и оказалось, что у этого Железного Дровосека есть сердце. Борька, как лев, получил храбрость. Наташка — ум. А я наконец вернулся домой, правда, без Тотошки.
Теперь нужно купить украденное отцом, чтобы все, и мама в том числе, поняли: без него лучше, чем с ним. Да и ему без нас будет лучше, лишь бы нам не гадил.
Недалеко от ворот, ведущих в школьный двор, сидел на корточках Каюк с папиросой в зубах и гладил котенка — такого же тощего, замызганного, с закисшими глазами.
— Хрю, — гаркнул я.
Каюк вздрогнул, глянул недобро, потом до него дошло, почему именно «хрю» — из-за пятака в автобусе, и он заржал. Чувство юмора есть, сложные ассоциативные ряды выстраивает — значит, еще не до конца мозги высушил.