Враг невидим
Шрифт:
Парень кивнул и умчался прочь.
— Фаунтлери, вы раздобудьте и принесите простыню.
— Да, сэр… Простыню?! Зачем? Он что… он мёр…
— Никаких вопросов, мистер Фаунтлери! Не раздумываем, исполняем приказ!
И всё-таки свалял капитан Веттели дурака! Где бы ему сообразить, что созерцать окровавленные трупы профессору Инджерсоллу доводилось не чаще, чем девочкам с четвёртого курса, и как-то подготовить бедного старика, вместо того, чтобы указать широким жестом: «Вы только посмотрите, что у нас творится» — и эффектно сдёрнуть простыню. Хорошо, что по лестнице уже поднимался
К чести профессора Инджерсолла, со слабостью своей он справился очень быстро и сразу овладел ситуацией. Лестницу перекрыли и установили дежурных. Из деревни был вызван констебль, в Эльчестер послали за коронером — Токслей привёз его на директорском венефикаре. Тело после осмотра унесли в подвал, телеграфировали родным погибшего, занялись подготовкой к похоронам…
Веттели в этой суете никакого участия уже не принимал, для него жизнь потекла своим чередом. Только один раз его вызывали к коронеру, дать показания о том, как было обнаружено тело.
Коронёр, щуплый, невзрачный человечек средних лет, временно занимавший кабинет профессора Инджерсолла, допрашивал Веттели очень бережно. Похоже, он искренне переживал, что такому молодому и хорошо воспитанному человеку пришлось стать свидетелем кровавого происшествия, и, на всякий случай, держал наготове стакан воды и склянку с нашатырём. Это было забавно.
На третий день Хиксвилла разрешили похоронить. Несчастный случай — таково было заключение коронера. Бедный мальчик резво бежал по лестнице, на повороте поскользнулся или оступился, неудачно упал, острое перо попало точно в глаз, что и стало причиной смерти. Как говориться, судьба…
Школа происшествие восприняла спокойно. Нездоровое возбуждение, возникшее среди учеников, очень быстро улеглось, да и вызвано оно было не жалостью или страхом, а любопытством. Интересно же: труп, полиция, отмена уроков… Покойный Хиксвилл сделался героем дня — но именно дня. Уже назавтра дети вспоминали о нём гораздо реже. Учителя тоже были весьма сдержаны, и речи их о «постигшем нас горе» звучали суховато. Единственным, кто действительно воспринимал безвременную кончину юного негодяя как горькую утрату, был профессор Инджерсолл. Это потому, что пятым курсам не читают философию, решил Веттели. А если бы читали — профессор наверняка смотрел бы на случившееся иначе.
На похороны из Ронсмута приехало семейство Хиксвилла: отец — полный, одышливый господин, кажется, банковский служащий, мать — усталая, издёрганная женщина в серых траурных одеждах, старшая сестра — скучающая девица лет семнадцати, всем своим видом демонстрирующая, что она здесь не по своей воле и ничего интересного для себя не находит, и двое младших братьев-близнецов, уменьшенных копий самого Хиксвилла. Кто-то совершил оплошность, подпустив их близко к покойному, в результате, дорогой полированный гроб оказался с одного бока исцарапанным гвоздём, с другого — исписанным мелом. В общем, достойная смена подрастала.
В остальном же церемония прошла гладко. Хиксвилла похоронили на Гринторпском деревенском кладбище. Школа готова была оплатить расходы на перевоз тела в Ронсмут, но родные сочли это лишним. Мегган Хиксвилл так и выпалила прямо при всех:
— Ещё не хватало! Это был не братец, а злобный боггарт! Лучше держаться от него
Родители принялись её шпынять, но она только отмахнулась.
— А что, разве я неправду говорю?
Больше эту тему никто благоразумно не поднимал.
— Ужас, какой ужас! — причитал профессор Инджерсолл по дороге с кладбища. — Такой удар по нашей репутации! Это конец! Школу теперь наверняка закроют.
— Почему? — удивился Веттели. — У нас в Эрчестере тоже бывали несчастные случаи. Помню, кто-то из старшекурсников повесился от несчастной любви, а один парень на Гребной неделе утонул в канале. Дядя этого парня был очень влиятельным человеком в правительственных кругах, но Эрчестер никто и не подумал закрывать, об этом даже речи не шло.
— В самом деле? — спросил профессор с надеждой, скорбное лицо его немного посветлело. Но он тут же себя осадил. — Добрые боги! Получается, меня обрадовала гибель несчастных юношей! Право, как же сложно и несправедливо устроен наш мир!
…Таким тёплым выдался минувший октябрь — а в середине ноября вдруг выпал снег. Он шёл всю ночь, крупными хлопьями кружился в воздухе, падал на влажную землю, на голые ветки деревьев, на крыши домов — и не таял! Веттели завернулся в плед и далеко заполночь просидел на подоконнике в темноте, наблюдая, как за окном танцуют снежинки. Пять лет он не видел снега, целых пять лет!
Наутро всё вокруг было белым и сказочным. Гринторп превратился в зимнюю картинку из детской книги. Младшие ученики носились по школе со счастливым визгом, старшие тоже выглядели оживлёнными. Ни тем, ни другим уроки в головы не шли. Призывая их к порядку, Веттели чувствовал себя жестоким тираном. Больше всего ему хотелось бросить учебник, отменить урок, выйти во двор и хорошенько вываляться в сугробе, наметённом под окном учительской комнаты. Но долг есть долг, и его нужно исполнять, даже если не видишь в том большого смысла.
А после уроков в его кабинет неожиданно явилась гостья. Возникла прямо посреди стола, с ног до головы закутанная в белое и мохнатое, кажется, это был гусиный пух.
— Погреться пришла! — объявила фея вместо приветствия и огляделась довольно бесцеремонно, по-хозяйски. — А у тебя тут мило. Это что за куст? Знаменитое авокадо? Ничего особенного. А это что за урод? — она кивнула на бюст пещерного человека. — Твой предок? Похож. То есть, не на тебя, конечно, а на ваш человечий род. Недалеко ушли. Но ты не обижайся, к тебе это не относится, ты у нас красавчик. А где твоя женщина? Надеюсь, ты уже сделал ей предложение? Нет? Зря! С этим делом тянуть не надо — недолго и с носом остаться… Что значит, слишком недавно познакомились? Пред лицом Вечности что месяц, что год — это всего лишь краткий миг, так что разницы никакой… Конечно, она не готова. Ты и сам не готов. Но это, по крайней мере, обозначило бы ваши намерения, — фея трещала, не давая собеседнику и слова вставить, ей достаточно было его мыслей. При этом её собственные мысли скакали с пятого на десятое. — Ты уже в курсе, что ваш поэт вчера сложил новый стих? Какой поэт? Ну как же! Романтический юноша с золотыми кудрями и дурацким именем. Вот-вот! Именно Огастес Гаффин… ну, что ты хихикаешь, можно подумать, твоё имя лучше! Ладно, пусть лучше, согласна. Но ты-то вчера не сложил стих, а он — сложил. Слушай: