Враги целуют жадно
Шрифт:
– Конечно, мальчишка! У меня нет проблем со слу… ох!
Ладони на ее плечах превратились в стальные тиски. Пальцы Вадима больно впились в кожу, вынуждая ее замолчать. С его губ сорвалось приглушенное:
– Я мужчина! Чем быстрее ты это уяснишь, тем меньше проблем наживешь!
Утопая во взгляде Вадима и умирая от волнения, Аня покачала головой:
– Ха! До мужчины тебе, как до луны! От мужика у тебя… только внешность!
Аня
Ляпнула не подумав. На эмоциях. И почти физически ощутила его желание придушить ее. Немедленно и с особым удовольствием. Он выглядел так, будто она его ударила. Унизила. И страшно оскорбила. Тем не менее, вместо жестокой расправы над ней он… брезгливо отшатнулся. И руки с ее плеч торопливо убрал. Его лихорадочный взгляд сделался острее бритвы. Вадим демонстративно оглядел Аню с ног до головы и заявил, скривившись:
– Ну а тебе и внешне до девушки далековато! Ты вообще… никакая!
Аня вспыхнула от кончиков пальцев, до кончиков волос, ощущая себя закипающим чайником. Пульс ревел. Сердце стучало, как сумасшедшее.
«Обидно! Чертовски обидно! Неужели он правда так считает?»
Не выказать Вадиму, как сильно ее задели его слова было делом чести.
Не без труда, но она справилась с поставленной задачей. Вновь улыбнулась.
– Клюев считает иначе, - произнесла вкрадчиво, мягко. – Совсем иначе!
Збруев окатил ее взглядом, что холоднее арктических льдов. А жесткая фраза, приправленная его хищным оскалом, пробила вдруг брешь в ее душе:
– У него дурной вкус! Его частенько тянет… на убогих!
«Что? ЧТ-ТО? Это я-то убогая?»
Она рефлекторно вскинула руку, ничего так сильно не желая, как влепить ему пощечину. Столь сильную, чтобы ее ладонь алым следом отпечаталась на его лице. Но… к сожалению, реакция у Вадима оказалась безупречной.
Он перехватил Анино запястье почти в то же мгновение. Стиснул, что есть мочи и грубо дернул девушку на себя, вынуждая ее впечататься в его жесткую тяжело вздымающуюся грудь, как в… чертову бетонную стену.
– Никогда! – прозвучало предостерегающе. – Никогда больше не делай этого, если не хочешь, чтобы я отплатил тебе той же монетой! Иначе будет больно!
«Мне уже больно! Уже!» - застрял в горле немой стон.
Вслух же Аня зашипела:
– Отпусти меня! Не прикасайся!
– Попроси, как следует! – издевательски усмехнулся он, удерживая ее крепче.
– Это как же? Сидя перед тобой на коленях? Валяясь у тебя в ногах?
От мерзкого скрежета его зубов ее кожа сплошь покрылась мурашками.
–
– Я сейчас расцарапаю тебе лицо, - клятвенно пообещала Аня. – Или спину! И объясняй потом своей красавице, откуда на тебе следы чужих ногтей!
Збруев молчал не дольше секунды. Затем дико загоготал. А после и вовсе ошарашил неожиданным вопросом. Слишком личным. Слишком интимным.
– Ты спала с ним? С Клюевым. Или нет? Я так и не понял…
Аня растерялась, ошеломленная одним лишь подобным предположением.
И наглостью этого придурка. Вот как? Как он смеет спрашивать ее о таком? На языке вертелось что-то едкое и грубое. Но раскрыть рта она не успела.
Дверь в уборную распахнулась, и они с Вадимом синхронно шарахнулись друг от друга. Паренек, нарушивший их уединение, застыл в нерешительности, застав их… фактически в объятиях друг друга.
«А именно так это и выглядит со стороны! Чертов Збруев!»
Но, как известно, нет худа без добра. У нее появился реальный шанс спастись бегством. И Аня воспользовалась им. Сбросив с себя оцепенение, сорвалась с места и понеслась прочь так быстро, так стремительно, будто от этого сейчас зависела ее жизнь. Как дома оказалась, не помнила - была слишком поглощена своими размышлениями. Но вздохнула с облегчением, поняв, что Оля и Маша из универа еще не вернулись. К слову, с последней Аня планировала серьезно поговорить и потребовать у нее объяснений по поводу сегодняшнего инцидента с ректором. Но это позже, а пока… пока Аня оказалась предоставлена самой себе. Своим переживаниям и мыслям.
В ушах непрекращающимся набатом звучали жестокие слова ее врагов:
«Никакая… Убогая… Серая мышь!»
Это злило. Так сильно злило!
Скинув верхнюю одежду и обувь, девушка направилась прямиком к зеркалу.
Придирчиво осмотрела себя со всех сторон. Покрутилась, недоумевая:
«Неужели, это правда? Неужели меня на самом деле видят… такой?»
На ней красовались облегающие джинсы и джемпер крупной вязки.
Длинный. Свободный. Уютный и не сковывающий движения. Мамин джемпер. С тех пор, как мамы не стало, Аня частенько носила ее вещи.
В этом для нее имелся некий сакральный смысл. Так она… хоть немного, хоть самую малость… но чувствовала близость с ней. А еще, это было частью ее терапии. Потерю мамы Аня переживала особенно тяжело. Первые месяца три-четыре она ежедневно ходила на кладбище, сворачивалась калачиком на ее могиле и выла от боли. Либо часами смотрела в бескрайнее небо, и разговаривала с матерью. О школе. О тренировках. Обо всем, что только приходило ей на ум. И жутко пугала своим поведением сестру и тетю.