Врата Мертвого Дома

Эриксон Стивен

Опухшее, избитое лицо Кальпа помрачнело.

— Мы уже сталкивались с одиночниками… и с имассами. Что начинается здесь сызнова, Геборик?

— Не знаю, маг. Возвращение к древним вратам? Новый прорыв древней силы?

— Дракон-одиночник, за которым мы плыли… он был нежитью.

— Это был т’лан имасс, — сообщил бывший жрец. — Заклинатель костей. Быть может, это хранитель древних врат, которого вновь призывает надвигающаяся беда. Пойдём дальше? Я чую запах воды — ручей ещё не пересох.

Пруд раскинулся

посреди сада. Бледная растительность пробилась между камнями, которыми была выложена тропинка: бело-розовые листья, словно обрывки плоти, бесцветные плоды на лозах, которыми были увиты каменные колонны и окаменевшие стволы деревьев. Этот сад расцвёл во мраке.

В пруду мелькали белёсые безглазые рыбы, искали убежище от чародейского света.

Фелисин упала на колени, опустила дрожащую руку в прохладную воду. Это ощущение наполнило её восторгом.

— Остатки алхимических эликсиров, — проговорил у неё за спиной Геборик.

Фелисин обернулась.

— О чём ты?

— Испив этот нектар, мы можем получить некоторые… преимущества.

— Плоды съедобные? — поинтересовался Кальп, срывая один из белёсых шаров.

— Были съедобными, когда ещё оставались ярко-красными, девять тысяч лет назад.

Позади в воздухе неподвижно висел густой пепел — насколько видел Калам, расстояние на Имперском Пути определить было сложно. След их казался прямым, как древко копья. Убийца нахмурился ещё больше.

— Мы всё-таки заблудились, — объявила Минала, откидываясь на заднюю луку седла.

— Всё лучше, чем умерли, — пробормотал Кенеб, оказав убийце, по крайней мере, такую поддержку.

Калам чувствовал на себе суровый взгляд серых глаз Миналы.

— Выводи нас с этого Худом проклятого Пути, капрал! Мы хотим есть и пить, мы не знаем, где мы. Выводи нас!

Я себе представлял Арэн, выбрал место — незаметную нишу у последнего поворота Беспомощного проулка… в самом сердце Отстойника, квартала бедных эмигрантов из Малазана, рядом с рекой. До последнего булыжника под ногами представлял. Так почему же мы туда не попали? Что нас держит?

— Не сейчас, — сказал Калам. — До Арэна — долгая дорога, даже на Пути.

Логично ведь звучит? Так почему мне тревожно?

— Что-то не так, — настаивала Минала. — Я по твоему лицу вижу. Мы должны были уже прибыть на место.

Вкус и запах пепла стали уже его частью, и Калам знал, что другие чувствуют то же. Безжизненный прах, казалось, просочился во все его мысли. Калам подозревал, кому принадлежал когда-то этот пепел — груда костей, на которую они наткнулись у входа, была далеко не единственной, — но инстинктивно пытался не признаваться в этих подозрениях даже самому себе. Сама мысль об этом была слишком жуткой, слишком ошеломительной.

Кенеб хмыкнул, затем вздохнул.

— Что ж, капрал, поедем дальше?

Калам покосился на капитана. Лихорадка

от ранения в голову спала, но едва заметная неуверенность в движениях и выражениях говорила, что излечение ещё не закончено. Убийца понимал, что в бою на него рассчитывать не приходится. И поскольку Апт, похоже, пропала, спину ему прикрыть некому. Минала явно не готова доверять Каламу, так что и на неё нельзя полагаться: она сделает всё, чтобы защитить сестру и племянников, но не более того.

Легче было бы, если б я ехал один. Калам пустил жеребца вперёд. Вскоре остальные последовали за ним.

На Имперском Пути не было ни дня, ни ночи, лишь вечные сумерки, тусклый свет лился словно из ниоткуда — здесь не было теней. Время путники измеряли по циклу потребностей своих тел. Желание есть, желание пить, желание спать. Но когда ноющий голод и жажда стали вечными и неудовлетворёнными спутниками, когда изнеможение делало каждый шаг подвигом, само понятие времени утратило смысл — стало казаться фантазией, основанной на слепой вере, а не фактом.

«Время делает из нас верующих. Безвременье — неверующих». Ещё один афоризм из «Речей шута», ещё одно хитроумное речение мудрецов моей родины. Чаще всего его используют, чтобы отмахнуться от прецедента, насмешливо поглумиться над уроками истории. Главное наставление мудрецов — не верить ничему. И та же заповедь оставалась главным уроком для тех, кому суждено было стать убийцами.

«Убийство разрушает лживое постоянство. Хотя занесённый кинжал — сам по себе данность, свобода выбрать «кого», выбрать «когда» — ещё больший обман данности. Убийца, ученики — это вырвавшийся на волю хаос. Но помните, что занесённый кинжал может погасить пожар так же легко, как и разжечь его…»

И здесь, вырезанная в мыслях, точно остриём кинжала, растянулась прямая линия, которая приведёт его к Ласиин. Все необходимые основания аккуратно укладывались в этот разрез. И хотя путь клинка проходит через Арэн, кажется, что-то неведомое отталкивает меня от него, удерживает на этой пепельной равнине.

— Я вижу впереди тучи, — сказала Минала, которая ехала рядом с Каламом.

Равнину там рассекали крест-накрест гряды низко висящей пыли. Убийца прищурился.

— Чётко, как отпечаток ноги в глине, — пробормотал он.

— Что?

— Оглянись — за нами остаётся такой же след. Мы не одни на Имперском Пути.

— А нам никакие спутники не нужны, — сказала она.

— Точно.

Когда они добрались до первой пепельной колеи, Калам встревожился ещё больше. Он тут не один. Зверь. Никто из слуг Империи не оставил бы такие…

— Смотри, — сказала Минала, указывая в сторону.

В тридцати шагах впереди виднелось нечто похожее на воронку или тёмное пятно на земле. Висящий пепел обрамлял яму неподвижной полупрозрачной завесой.