Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга II
Шрифт:
Возвратимся, однако, к настоящему предмету нашего биографического очерка.
По предсмертному распоряжению Ивана Васильевича для содействия новому царю в трудном деле правления назначена была пентархия, или верховная пятиглавая боярская дума. Членами ее, по выбору Грозного, были: князь Мстиславский, Никита Романович Юрьев, дядя царя Феодора Ивановича, родной брат незабвенной Анастасии Романовны; князь Шуйский, Вельский и Годунов. Таким образом, покойный Грозный, двадцать лет душивший олигархию ради упрочения единовластия, на смертном одре своем разрушил то самое здание, которое стоило ему так много трудов и злодейств; здание, сложенное из голов боярских, в виде пирамиды, вершиною которой был трон царя единодержавного. С последним вздохом Грозного эта пирамида рухнула, и вместо самодержавной монархии правление, по воле царя, преобразовано было в олигархическую республику.
Первым распоряжением верховной думы были ссылки и заточения бояр, пользовавшихся расположением Грозного; бояре Нагие, родственники вдовствующей царицы Марии Феодоровны, подвергнуты были домашнему аресту по подозрению в умысле объявить преемником Ивана Васильевича малолетнего царевича Димитрия. Москва волновалась, и для усмирения города принуждены были прибегнуть к военной силе в виде патрулей и пушек, расставленных
Недостатки нового правления не замедлили обнаружиться; зависть и раздор не преминули возникнуть между пятью правителями. В народе разнеслась нелепая молва (старанием князей Шуйских и рязанских дворян Ляпуновых и Кикиных), будто Вельский, отравив Грозного, ту же участь готовит и его сыну, чтобы возвести на престол своего друга, Бориса Годунова… Мятеж вспыхнул, и до тридцати тысяч вооруженного народа осадили Кремль, угрожая разгромить запертые его ворота выстрелами из царь-пушки. Испуганный Феодор Иванович выслал к мятежникам для переговоров своего дядю Никиту Романовича, князя Мстиславского и дьяков Щелкаловых. На вопрос, чего он желает, народ единогласно требовал выдачи Вельского, умышлявшего на жизнь царя-батюшки! Так предки наши искони веков, всей душой привязанные к единовластию, отстаивали царя от мнимых злоумышлении олигархии. Грозная демонстрация против Вельского может служить образцом характера почти всех древних и позднейших волнений народа русского. Чувство справедливости и уважения к закону в его крови; неспособный увлекаться фантазиями и химерами, тяжелый на подъем во всех тех случаях, когда его намеревались «сбить на пустую», русский человек всегда был готов грудью отстаивать права законной власти и мятежом реагировал против преступных на нее покушений. Вельский, опасаясь ярости народной, спрятался в царской опочивальне, куда проникали, однако же, завыванья и крики освирепевшей черни, требовавшей головы злодея… Волнение утихло, когда народу, от имени царя, объявили об увольнении Вельского из боярской думы и'ссылке его в Нижний Новгород, куда он вскоре был отправлен на воеводство. Недавние вопли негодования и бешенства сменились радостными кликами и пожеланиями многих лет царю Феодору Ивановичу.
Народ был прав, так как его возбудили к мятежу похвальные чувства любви и преданности к государю; но не виноват был и князь Вельский, на которого те же бояре-завистники сплели и распустили в народе небылицу. Миролюбивая развязка мятежа, грозившего опасностью боярам, набросила, однако же, весьма неблаговидную тень на правительство, т. е. на Годунова, бывшего душою боярской думы. Присудив к ссылке невинного Вельского, правительство выказало постыдную робость в виду разыгравшихся страстей народных; раз сделав уступку, оно уже не должно было, по усмирении мятежа, прибегать к карательным мерам, преследуя зачинщиков… Бессильное против вооруженной массы, вошедши с нею в переговоры, правительство обрушило свое мщение на несколько отдельно взятых личностей, признанных за зачинщиков и подстрекателей. Они были бы пощажены, если бы, обвиняя Вельского в небывалых преступлениях, не касались Годунова; первого они оклеветали, сказанное ими о втором было почти правда; но Годунов напомнил народу пословицу о Шемякиной суде, отправив невиноватого Вельского в ссылку и той же участи подвергнув Ляпуновых и Кикиных, возбуждавших народ к противодействию его властолюбивым замыслам… Молва затихла; большинство в наказании подстрекателей видело безукоризненную справедливость; к тому же внимание его, кроме того, было отвлечено от Годунова торжеством венчания на царство Феодора Ивановича, венчания, назначенного на 31 мая 1584 года.
Правы ли были наши предки, веруя в разные астрологические и климатические «знамения», когда действительно без них не обходилось почти ни одного важного события в царстве? Необыкновенная гроза возвестила Москве рождение Ивана Грозного; комета предшествовала его смерти… Утро торжественного дня коронации Феодора Ивановича было ознаменовано страшной бурей, грозой и проливным дождем, затопившим в Москве многие улицы. Небо расчистилось и выяснилось около полудня, и торжество началось, сопровождаемое небывалой пышностью. По окончании священного обряда миропомазания, совершенного митрополитом Дионисием, царь, увенчанный шапкой Мономаха, в порфире, во всех регалиях, со скипетром в руке, слушал литургию, во время которой справа от него поместился Годунов, тогда как родной дядя государев, Никита Романович, стоял поодаль, с прочими боярами… Обстоятельство немаловажное, если припомним о строгом соблюдении местничества, бывшего тогда во всей силе и тем более строго соблюдаемого при венчании царском! Почетное место, занятое Годуновым, не могло не обратить на него внимания не только вельмож, но и народа; зависть и злоба светились в глазах первых, что же касается до народа, то он видел в Годунове царского шурина, родного брата царицы и в простоте душевной сознавал, что временщик стоит именно там, где ему стоять следует. Пиры и праздники, длившиеся целую неделю, окончились великолепными маневрами с конскими ристаниями и пушечной пальбой; в течение всей недели колокола московские не умолкали, вторя восторженным кликам ликующего народа. Следуя вековому обычаю, царь ознаменовал свое венчание многими и щедрыми милостями, объявленными народу, вельможам и духовенству. Он уменьшил налоги, освободил заключенных в темницы и всех военнопленных… Пожаловал боярский сан князю Димитрию Хворостинину, Андрею и Василию Шуйским,
Никите Трубецкому, Шестунову, двум Куракиным и трем Годуновым, внучатым братьям царицы; Ивану Петровичу Шуйскому были подарены доходы с города Пскова. Но все эти милости казались обидными в сравнении с милостями, которыми Феодор Иванович осыпал Годунова: он возвел сына шурина в звания царского конюшего, ближнего великого боярина, наместника царств Казанского и Астраханского; подарил Годунову обширные поместья, доходы Двинской области, Ваги и разные казенные сборы московские, рязанские, тверские и северские. Доходы Годунова вместе с жалованьем простирались до десяти сот тысяч рублей серебром, суммы, по тогдашнему денежному курсу, баснословной!.. Пятиглавая дума исчезла, осталась одна, боярская, покорная воле могучего правителя, как тогда называли Годунова.
Велики были к нему милости царские, но немаловажны были и его заслуги. Годунов усмирил мятежи в земле Черемисской, построил многие крепости на луговой стороне Волги и в Сибири, окончательно покоренной русской державе (1585 г.); поддержал приязненные отношения России с Англией и заключил перемирие с Литвой… Бояре завидовали Годунову, злобились на него, но он не обращал на них внимания, твердо уверенный в неизменной благосклонности царя и в дружбе его дяди боярина Никиты Романовича и князя Мстиславского. Льстя им обоим и совещаясь с ними во всех тех случаях, когда был уверен, что совесть их будет соответствовать его видам, Годунов в отношении к ним был еще искуснейший дипломат, нежели в своих сношениях с иностранными державами. Никита Романович скончался в апреле 1586 года — от яда, как говорит Флетчер… Чьей рукой поднесенного? — вправе спросить потомство. Старинная юридическая аксиома гласит: ищи кому преступление может принести выгоду… А кому, кроме Годунова, могла быть выгодна смерть Никиты Романовича? Боярам? Но уж если они отваживались на злодейство, то жертвою их должен был пасть Годунов, а отнюдь не дядя царский. После его кончины князь Мстиславский присоединился к заговорщикам — Шуйским, Воротынским и Головиным — и выразил согласие, зазвав Годунова к себе на пир, предать его в руки убийц. Верные клевреты успели предупредить правителя об угрожавшей ему опасности, а он в свою очередь не замедлил доносом царю. Заговорщиков сослали в их поместья; князя Мстиславского постригли в монахи; Михайло Головин бежал в Польшу к Стефану Баторию, которого заклинал не мириться с Россией, а требовать от нее Новгорода, Пскова, Лук, Смоленска и земли Северской — требовать настоятельно, так как (по словам изменника) слабоумный Феодор не в состоянии мечом защищать своих областей и, без сомнения, согласится на самые унизительные для себя уступки. Козни Головина были, однако же, разрушены благодаря находчивости послов царских Безнина и Троекурова. Они распустили слух, что Михайло Головин не кто иной, как лазутчик, подосланный боярами к Баторию именно для того, чтобы, представив ему положение царства русского в самом отчаянном виде, вовлечь его в войну, как в западню. Вместе с тем наши послы предложили вельможам польским и литовским заключить союз между их Державою и Россией для истребления крымского хана. Сейм, наперекор желаниям Батория, одобрил эту мысль и принудил короля, до окончательного ее осуществления, заключить с Россией перемирие на два года… Столкновение России с Польшей на время было устранено. В декабре 1585 года точно такое же четырехлетнее перемирие заключено было со Швецией, имевшей, подобно Польше, притязания на наши северные области; с Данией у нас были самые дружеские сношения. В то самое время, когда наши послы предлагали Баторию союз для истребления крымского хана, последний, предлагая свои услуги Феодору для порабощения Литвы и Польши, опустошал южные области царства русского. Эти набеги крымцев прекратились благодаря возникшим в Крыму междоусобиям, но тем не менее, чтобы отстранить союз между ханом и султаном турецким, Россия вошла в дружественные сношения с Портою Оттоманскою.
Все эти политические комбинации были делом обширного ума Бориса Годунова, бывшего в то время на вершине могущества. Ласковым его словом дорожили более, нежели вниманием самого царя Феодора, знатнейшие вельможи за счастие почитали получить приглашение к обеденному столу правителя… Число его льстецов не превышало, однако, числа завистников и недоброжелателей; во главе последних были Шуйские, сумевшие привлечь на свою сторону купечество и чернь. Годунов, не имея возможности вступить с Шуйскими в открытую борьбу, прибегнул к личине приязни и миролюбия. Он упросил митрополита Дионисия взять на себя затруднительную роль примирителя и посредника. В назначенный день Дионисий, пригласив к себе Годунова и Шуйских, после продолжительного увещания предложил им предать забвению обоюдные неудовольствия, пожертвовав личным самолюбием пользам церкви, престола и отечества; примириться и скрепить примирение рукобитьем и братским целованием… и змея примирилась с лисицами!
Народ, принимавший в этих конференциях живейшее участие, толпился на площади у Грановитой палаты, ожидая известия о благополучном исходе этого важного дела. Князь Иван Петрович Шуйский, с веселым лицом выйдя на крыльцо, объявил народу о желанном примирении Шуйских с Годуновыми. Отделившиеся из толпы два купца воскликнули ему в ответ;
— Князь Иван Петрович, радоваться нечему! Помирились вы нашими головами; изгубит Годунов и вас, и нас!
В ту же ночь эти смельчаки, по повелению правителя, были схвачены и отправлены туда, куда, по народному присловью, «Макар и телят не гонял!». Надобно заметить, что Борис Годунов, подобно древним тиранам, итальянским деспотам и испанским инквизиторам, содержал на собственном иждивении целый легион шпионов, сыщиков и тому подобных. Если царствование Грозного было эпохою казней и палачей, то царствование Годунова (под псевдонимом Феодора Ивановича и под собственным именем) было эпохою доносов и шпионов… Впрочем, где же и когда похитители власти обходились без этой орды подглядывателей, подслушивателей, ищеек и подстрекателей? Без знаменитого синьора Пьетри и K° не продержаться бы восемнадцать лет на французском престоле герою второго декабря или Наполеону III… Usurpation oblige!
Мировая Годунова с Шуйскими была действительно комедией с трагической развязкой; враги примирились для того только, чтобы спокойнее и смелее прежнего подкапываться друг под друга. Кроме Шуйских, заклятым врагом правителя был тот же митрополит Дионисий, примиритель. Он имел право негодовать на временщика за то, что Годунов ослабил власть духовенства и его влияние на ход государственных дел, совещался с митрополитом из вежливости, но никогда не следовал его советам. Дионисий очень хорошо понимал, что Годунов силен родственной своей связью с царем Феодором Ивановичем, что за него постоянно ходатайствует его сестра царица Ирина Феодоровна, но для свержения временщика митрополит намеревался употребить орудие могущественнейшее, рассчитывая на уважение царя к пастырям стада Христова, служителям Царя небесного. Немедленно по заключении мировой Шуйские, Дионисий и многие вельможи составили заговор к низвержению Годунова. От имени всего царства русского заговорщики написали царю челобитную, в которой предлагали ему для блага державы и ради упрочения законной власти царской развестись с неплодной царицей, заточить ее в монастырь и избрать себе другую супругу из любого боярского рода. Выбор заговорщиков пал на княжну Мстиславскую, сестру князя Феодора Ивановича и дочь сверженного Годуновым олигарха. Чтобы побудить царя согласиться на предложенное в челобитной, заговорщики намеревались произвести волнение в народе… Грамоту подписали, утвердили ее целованием креста и готовились приступить к делу…