Время ангелов
Шрифт:
— Пойми, — говорил Лео, — я не такой уж дурак. Долгое время я валял дурака, но могу взять себя в руки. Я хочу увидеть твою кузину, просто увидеть, что бы ни случилось потом, и даже если ничего не случится. Клянусь, с тех пор, как ты мне о ней рассказала, она не выходит у меня из головы. Мысли о ней превращают меня в романтика. Если ты позволишь мне встретиться с твоей кузиной, я буду себя примерно вести, честное слово. Что ты скажешь, то и буду делать.
— Хорошо, — сказала Мюриэль.
— Расскажи мне немного больше о ней. О ее внешности.
Мюриэль
— В другой раз расскажу. Теперь мне надо идти.
— Я что-то не то сказал?
— Нет, все в порядке.
— Не сердись на меня, Мюриэль.
— Я не сержусь.
— Не надо горевать.
Идя к двери, Мюриэль натолкнулась на Лео. Он неловко обнял ее, и она на миг яростно вцепилась в него. Выйдя, она услыхала все еще доносящийся из комнаты Евгения голос Пэтти.
Через несколько минут Мюриэль, крадучись, вышла за порог. Снаружи было очень тихо. Туман чуть рассеялся и воздух наполнился снегом. Крупные мягкие белые хлопья бесшумно вращались вокруг нее, опадая и снова поднимаясь, пронизывая воздух узорами, едва уловимыми для глаз. Снег падал, сгущался, напоминая собой пушистую холодную вату. Мюриэль шла, наклонив голову. Снег поскрипывал под ее ногами. Кто-то, плотно закутанный, возник и исчез, пройдя мимо нее в сторону дома. Кажется, миссис Барлоу.
Мюриэль шла быстро, не разбирая дороги, и по пути пыталась думать. Способность думать, кажется, вернулась к ней. Она понимала, что оказалась под сильным давлением. Карл использовал власть. Он ничем прямо не грозил, но в его властности таилась опасность. В чем же эта опасность? Чувство подсказывало ответ: она может утратить связь с реальностью. Есть Карл и есть Лео. Инстинктивно она подошла к мысли, что в осуществлении своего замысла можно как-то использовать Лео. Она боялась Карла, боялась неповиновения Карлу. Но знала, что ее ждет, возможно, нечто еще более страшное — изоляция, паралич воли, превращение мира во что-то маленькое, сонное, как внутренность яйца. Она чувствовала: Карл втягивает ее в какой-то дьявольский заговор, пытается внушить, что это неизбежно. Ей нужен Лео, его буйство, даже нелепость. Только так она вновь ощутит себя живым, разумным, независимым существом.
Но странно: почему она вдруг решила, что это какой-то дьявольский план? Если и был план, то она сама давно помогает его осуществлять. Она всегда соглашалась, что Элизабет больна и ее нужно защищать от мирских тревог. Она сама и есть главная защитница. Уютное гнездышко, в котором теперь цепенеет Элизабет, не ее ли рук дело? Без этого как будто нельзя было обойтись. Доктора приходили и уходили, качая головой, не рекомендуя делать усилия, предписывая полный покой. Элизабет — инвалид и ведет жизнь инвалида. Что же здесь таинственного?
Попытайся взглянуть на это проще, говорила себе Мюриэль. Может, та тихая жизнь, которой живет Элизабет, это неизбежность? Но при этом надо ли запрещать ей видеть людей? Карл почему-то смешал и то и другое. А надо немного подумать и разделить. Тут вполне возможен
Евгению, вот кому надо сначала попытаться все объяснить! Он здесь, он мудрый, на него можно положиться. Но согласится ли он, чтобы Лео познакомился с Элизабет? Ну почему же не согласится? Это только ей, Мюриэль, кажется, что свершится какое-то насилие, расколется какое-то зеркало. А разумному постороннему идея может показаться вполне заурядной. Хотя постороннему, чтобы по-настоящему понять, не следует ли сначала проникнуться ее собственным, более пылким восприятием грядущего? Но в силах ли она передать то, что видит? Не потухнет ли это пламя, не покажется ли выдумкой? А действительно, не выдумка ли все это? Надо поговорить с Евгением. Она постаралась представить, как говорит с ним, но вместо этого увидела… как он обнимает ее.
— Мюриэль!
Мюриэль споткнулась и чуть не упала. Кто-то стоял рядом с ней, скрытый темнеющим потоком снега. Мюриэль не сразу поняла, где находится. Она шла наобум и вдруг услыхала свое имя.
— Мюриэль…
Это была Нора Шедокс-Браун.
— А, здравствуйте…
— Моя дорогая девочка, как хорошо, что я тебя встретила. А я иду к вам. Этот коричневый демон в дверях всегда твердит одно: тебя нет. Сегодня я собиралась назвать ее лгуньей, так что это просто чудесно, что мы встретились!
Мюриэль что-то пробормотала. Шедокс была так далека от нее, так неинтересна, что ей даже не хотелось подыскивать слова.
— Мюриэль, у меня к тебе серьезный разговор.
— Но я не… — Мюриэль хотелось улизнуть от Шедокс под любым предлогом, но она не могла ничего придумать.
— Что ты сказала? Знаешь, ни к чему нам стоять под снегом. Вижу, ты промерзла до костей. Ты ведь не торопишься? Тут недалеко мой дом. Пять минут — и мы на месте. От быстрой ходьбы согреешься. Не говори на холоде! Вперед, быстро!
Нора, слегка подталкивая, повела Мюриэль по дороге. Снег становился все глубже. Ботинки уже тонули в нем. Снежинки норовили залететь в рот. Так что в любом случае говорить по пути было невозможно.
— Вот и пришли. Вверх по ступенькам. Я живу наверху. Внизу никто не живет. Ты же приходила сюда прежде.
Действительно, один раз Мюриэль заходила к Норе. Но об этом она не любила вспоминать. Тогда Шедокс уговаривала ее поступить в университет.
Неожиданное тепло гостиной оказалось почти болезненным. Ступни, согреваясь, болели, лицо пылало. Мюриэль машинально сняла пальто и шарф и положила на стул. С некоторым усилием стащила перчатки. Руки у нее закоченели и побелели от холода. Она сжала ладони, ожидая услышать хруст. Это были уже не руки, а пятипалый рисунок боли. Мюриэль опять хотелось плакать. Она чувствовала: слезы жгут ей глаза. Но что бы ни случилось, перед Шедокс ей нельзя плакать. Она подошла к окну и закашлялась в платок.