Время «Ч», или Хроника сбитого предпринимателя
Шрифт:
Правда в одном месте, как раз возле Государственного Банка, площадь была не в ярких цветах, а полностью запружена ярко, для Востока, одетым народом. Только местным, конечно. Они, в тех же национальных халатах, тюбетейках, и просто в костюмах, толпились перед входом в банк и недовольно размахивали руками. Возле каждого из них, в ногах, стояло по три— четыре молочных бидона. Это СанСаныча сильно удивило. Выйдя из машины, оглядев площадь, времени было достаточно (машина не могла проехать), СанСаныч не увидел обычной в таком случае машины молоковозки, обратился к своим сопровождающим Валижону и Фахритдину: а почему люди с бидонами и возле Банка, что случилось? У вас что, молоко к Госбанку подвозят? — В его краях, если и на машинах, молоко привозили или
— Нет, СанСаныч, — ответил Валижон. — Вы наверное не слыхали, в стране объявлена денежная реформа, вот люди и меняют сбережения…
— В бидонах деньги?! — Оторопев, удивлённо воскликнул гость. — Ни-ичего-о себе! И так много?! Вот это да! А почему в бидонах? Там же наверное на целый завод хватит…
— В одном бидоне? — иронично сощурившись, спросил Валижон, сам же и ответил. — Может и на два…
— Вот это да! А почему всё же в бидонах?
— А в них надёжнее, и не сгниют, и не выгорят, и не… Не одним поколением проверено. Их в земле держат, в тайниках.
— Закапывают, что ли?
— Конечно…
— Ё-моё! Скажи кому, не поверят. А откуда ж такие деньги? Там же… — Он не договорил, потому что представить не мог их количество, хотя бы в одном бидоне… Хорошо помнил, как можно было прожить на зарплату в советские времена, а тут… Вроде одна страна, а деньги люди бидонами собирают, как ягоду с куста… Поверить не мог. И где же тогда хвалёный народный контроль, где ОБХСС, где…
Словно угадав его мысли, Фахритдин опередил.
— Здесь Восток, уважаемый Сан Саныч, — заметил он. — Местные на заводах, как вы, русские, не работает, они на рынках, да торговых базах: ранними фруктами по стране торгуют, потом сезонными, потом сушёными… Лес — древесину, пиломатериал, покупают-перепродают, так же и легковые машины, да всем чем можно и нельзя.
— У нас особенный менталитет. Сан Саныч — слышали да? — Восток — Подчеркнул Валижон, и было заметно, что они себя к барыгам-накопителям никак не причисляют. — Здесь на калым положено деньги собрать, этим и прикрываются…
Нда… Увиденным СанСаныч просто потрясён был…
— И что они здесь… стоят… протестуют что ли?
— Нет, конечно, надеются поменять…
— На новые… — Уточнил Валижон.
— А если на всех не хватит?
— Ну, СанСаныч, страна большая. Здесь не поменяют, в другом месте родственные связи найдут…
— Восток же СанСаныч, Восток! В стране везде свои люди есть.
— Умм…
Таксист нашёл всё же с трудом лазейку, проехал…
И снова были цветы. Везде цветы и у всех цветы. Яркие и нежно застенчивые, красивые и вызывающе прекрасные… Все свежие и жутко горделивые в своей первозданной неповторимости. Воздух дышал запахами мёда и отдушками немыслимого, казалось, количества цветов.
Эпизод с бидонами сам собой отошёл на второй план. Почти утонул в цветочных запахах, и экзотике развивающегося братского социалистического государства.
И у Нигмат-ака на приусадебном участке тоже море цветов, и в доме, и во всех комнатах, и на праздничном столе.
О, вы же не знаете кто такой Нигмат-ака!
Нигмат-ака — тот самый дальний родственник и есть, того знакомого, который знакомый известного нам Александра Михайловича Христенко, дальневосточного чиновника, который адрес СанСанычу в Ташкенте дал — невысокий, кряжистый, с животиком, жутко загорелый мужчина лет пятидесяти, или близко к тому. В европейских брюках, жёлтой рубашке с коротким рукавом, на голове непременная для всех местных жителей тюбетейка. Круглолицый, лысеющий, с добродушной мягкой улыбкой, неторопливой речью — это хозяин дома. А улыбчивая невысокая толстушка в атласном платье и шароварах, ярко-оранжевых, с красными полосами, это его жена, Мубарак-апа. Она суетится сейчас по-хозяйству. Подчёркнуто старательно ей помогают две их младшие дочери, погодки. Глазастые и стеснительные, любопытные и смешливые, Малика и Саодат, школьницы начальных классов. Они тоже в ярких фиолетово-синих, полосами, платьях, таких
Рядом с гостем, СанСанычем, сидит их старший сын — Валижон, тот, который встречал гостя в аэропорту. Был ещё и Фахритдин, его товарищ, и два пожилых молчаливых старика. Сухих и худых. В национальной одежде и тюбетейках. Или Негмат-ака родственники, либо родственники его жены Мубарак-апа, а может и обоих сразу. Они, Алиджон-ака и Насреддин-ака, с важными, без эмоций, тёмно-коричневыми лицами, седыми длинными бородами, белыми же бровями. Словно два Хоттабыча, на взгляд СанСаныча, вылитые, точь-в-точь. Из радиоприёмника, так же знойно и сладостно, под аккомпанемент рубаба, дайры, чанга, и гиджака звучал высокий мужской голос исполнителя.
Поджав под себя ноги, все сидели на ковре, на полу. Был и стол. Конечно, был, но на очень-очень низеньких ножках. Удобно, в принципе, как в начале показалось Сан Санычу, если б не длинные ноги, которые с непривычки быстро затекли и болезненно отвлекали от процесса застолья. На столе же красовались и фрукты.
Ум-м… Желто-розовые персики!.. С нежной кожурой и сладчайшей мякотью… Гранаты — ярко-рубиновые внутри, с терпким соком и непременно горьковатыми косточками… Краснобокие яблоки — медово-сладкие и сладко-кислые… Виноград радовал своей спелой гроздью на любой вкус, от иссиня-чёрного, до прозрачно-молочного — дамские пальчики. Виноградины круглые, вытянутые, с косточками и без… Сочно-спелые, сладкие…
Ещё и сладости на столе!
Естественно! Это же Восток!..
И изюм тут, и непременная халва, тягуче сладкая, с тёмной загорелой медовой корочкой; овощные салаты — помидорные дольки в спокойном ожидании любезного к себе внимания, ждут и огурцы, нарезан и стручковый лук; есть и зелень разная — укроп, мята, петрушка. Очень всё душисто и остро запашисто. Была и чакка. Чакка — это кислое молоко. Да-да, солёное и кислое — и для здоровья, старики так говорят — хаттабычи! — полезно, и чтобы аппетит развивался, и для долголетия, да! В четырёх сторонах большого стола, с боков, стопками высятся, пышут ещё жаром, улыбаются поджаренностью и маслянистой своей поверхность аппетитные пшеничные лепёшки, выпеченные в тандыре. Тандыр… Национальная печь. В каждом дворе такая есть, круглая и большая, вылепленная из жаростойкой глины. Раскалят её огнём снаружи, и лепят с внутренней стороны сырые лепёшки… Элементарно!
На столе красовались ещё и пирожки, как догадался СанСаныч, но не те, привычные — вытянутые, а треугольные. С очень вкусной, оказывается, начинкой. И фарш не через мясорубку, а кубиками нарезан… И лук там, и перец, и ещё что-то, интересно-специфическое… совсем неизвестное… А вкусно как… О-о-о! Что это?
Эти вопросы — сменяя друг-друга — легко читались на лице гостя. Из вопросов оно сейчас собственно и состояло. Хозяева, с заметной гордостью, уважительно поясняли: «Это «зира» там наша, местная. Приправа в пирожках. Очень полезная! Нравится? Вы ешьте-ешьте». «Ум-м, зира! — восхищённо округлял глаза гость, удовлетворённо кивая головой, конечно. — Зира это!.. — запоминая, повторял название русский гость. Смакуя, пытался найти в памяти вкусовой аналог… Не находил. Интересно! С сожалением замечал: У нас такой дома нету! — Хозяева тут же гостеприимно разводили руками: это поправимо, дадим в дорогу. СанСаныч, стесняясь, получалось — напросился — торопливо отказывался: Нет-нет, я не об этом. Я говорю, на Дальнем Востоке у нас такого растения нет». «Ну вот и возьмёте с собой, чтоб родителям и друзьям показать… Да!» «Если только так… — соглашался гость, и вновь хвалил Мурабак-апу, хозяйку. — Очень вкусно всё, очень!» Она, разрумянившаяся, под тёмным загаром даже видно, скромно опускала глаза: «Пожалуйста-пожалуйста!.. Да вы кушайте, кушайте, не стесняйтесь!.. Мы хорошим гостям всегда рады!»