Время гарпий
Шрифт:
Николай снял шубу, усадил протянувшую к нему руки женщину и сел в кресло рядом с ней, взяв в свои руки ее трясущиеся ладошки.
— Отец ушел на фронт в первые дни войны, а мы до конца зимы 1942 года оставались в осажденном Ленинграде — тихо сказала дива. — Весной 1942 года нас с мамой, бабушку и тетю с моей двоюродной сестрой Маринкой эвакуировали по Ладожскому озеру по Дороге жизни в Вологодскую область. Мы там все жили до конца войны. Эта земля спасла меня от смерти.
Николай подошел к шкафчику, где стояли чашки, взяв одну побольше, он наполнил ее водой из графина и подал примадонне. Та, сделав пару глотков, благодарно улыбнулась.
—
— Я не стану тебе пересказывать свою официальную биографию, — успокоила она его с грустной улыбкой. — Расскажу тебе то, чего в нашем обществе рассказывать было не принято. Мы занимаемся сферой человеческой деятельности, которая основана на чувствах, на фантазиях, видениях и пророчествах… И пытаемся делать это в обществе, где долгое время отрицалось все, что нельзя потрогать руками. Но наполненные зрительные залы говорят только о том, что люди вовсе не склонны сводить все в своей жизни к материальному. Знаешь, зачем к нам приходят?
— Зачем? — поинтересовался Николай, чувствуя, как постепенно с его души спадает какой-то тяжелый груз, нестерпимо давивший его весь день.
— За прекрасными воспоминаниями! — ответила дива, поднимая бокал с водой, как кубок.
— Хотелось бы, чтобы и у нас оставалось больше самых прекрасных воспоминаний, — вздохнул он в ответ.
— В детстве мы постоянно ходили с бабушкой к тете Люде, — продолжила дива. — У нее была шкатулка с украшениями. Конечно, после голода Гражданской войны в ней оставались лишь менее ценные вещи, но как мне нравилось перебирать их! Я не помню, когда эту камею подруга бабушки надевала на меня, но она говорит, что, когда я была маленькой, я любила сидеть в ней на ковре и играть фарфоровыми статуэтками и украшениями тети Люды. В окно я смотреть не любила, потому что с этой камеей на шее мне виделись огромные черные птицы с женскими головами. Муж тети Люды погиб еще в «Брусиловском прорыве», дочка умерла от тифа в Гражданскую, а перед самой войной забрали ее сына. Как она рассказывала бабушке, вместе с чекистами за ним пришел человек, на плечах которого сидела эта ленивая гарпия. Тетя Люда ее увидела и поняла, что больше никогда не увидит сына. И такую же гарпию я увидела на днях на плечах Антона Борисовича, который с вашей балетной труппы берет деньги за каждый выход на сцену и за участие в гастролях.
— Вы ничего не путаете? — как можно равнодушнее поинтересовался Николай.
— Понимаю, насколько дико это звучит, — сокрушенно покачала головой дива. — Но ведь этот страх, этот морок, обрушение всей жизни, эта власть… все это тоже не «просто так»! Мы испытываем полную власть над зрительным залом на короткое время, а сколько приходится за это платить?.. Мне кажется, этот «материализм» так упорно навязывался, чтобы люди не верили собственной душе, считали себя неодушевленными предметами. Это ведь тоже не «просто так»! Бабушка мне перед смертью рассказывала, что эта необычайно редкая камея у ее подруги Людочки осталась от дяди-путешественника последней памятью о ее семье. Камея позволяла видеть воочию то, что обычно имеется в виду под «греческой мифологией». Я так понимаю, что никакая это не «мифология», это зашифрованные знания о природе искусства. Ведь в искусстве человек ближе всего подходит к роли Творца. Слишком много зависит от этого творчества, ты же сам чувствуешь, наверно.
— Ну, мне говорят, что это у меня самомнение, что это такой синдром мессии, — усмехнулся премьер.
— Умоляю! — воздела руки к низкому потолку своей каморки дива. — Ты видел, что иногда творится с людьми в зале! Это не «синдром мессии», а обычное чувство собственной миссии. Если в результате пробуждаются добрые чувства, то… мир на полградуса становится лучше! Поэтому столько преград возникает на пути, ведь многим надо совсем не этого.
— А чего им надо? Кому мы мешаем? — с нескрываемым отчаянием произнес Николай.
— Тем, кто вовсе не заинтересован в том, чтобы люди становились лучше и духовнее, — пожала плечами примадонна. — На таком фоне слишком будет бросаться в глаза отсутствие души в них самих. Любые силы, не освященные движением души, всегда направлены против лучшего, что есть в человека. К сожалению, всегда! Поэтому я и говорю, что достигнув в искусстве таких высот, якобы «просто так», ты не можешь оставаться в стороне, ты неминуемо подвергнешься атаке гарпий. И лучше всетаки понимать, что происходит, чем оставаться в неведении.
— Я сегодня полностью исчерпал «неведение» на свой счет, — ответил премьер, подходя к ноутбуку дивы и набирая какую-то ключевую фразу в поисковике. — Сегодня весь Интернет цитирует какую-то колумнистку, разъяснившую всем, почему меня нельзя назначать директором театра. Вот, послушайте!
Делать этого ни в коем случае нельзя, несмотря на мою личную симпатию к Николаю. Николай — свой. Поэтому за него просят и другие деятели, и наша примадонна. Он — тусовщик. Но у него нестабильная психика, на репетициях он дергает молодых танцоров, впадает в истерики. Нынешний директор — идеальный директор Театра, лучший из всего, что только возможно в России. Дай Бог ему продержаться подольше!
— Ну, понимаю, тебе обидно и больно, — прокомментировала дива. — Эта девушка здесь появлялась на «Травиате» в безвкусной шляпке, ее директор к себе в кабинет приглашал, она потом писала о нем, какой он — «дуся». Ты хотел бы, чтобы она о тебе написала, что ты — «дуся»? У нее нет образования, пишет неграмотно, ничего не значит. Но, заметь, у директора психика стабильная, а она понимает, что он здесь не работает, а «держится». Напоминает стиль Шарикова из «Собачьего сердца» Булгакова: «Психика у меня добрая!» Бросил бы ты это читать, Коля! И, пока не забыла, мне кажется, что на эту фразу ты прочтешь ответ Каллиопы, а принесет тебе его — Эрато. Я чувствую, что скоро произойдут страшные вещи, и ты окажешься в опасности! Тебе нужна поддержка старших муз! За этим тебя и позвала.
— У меня сегодня был страшный день, — пробормотал Николай. — Что еще за жребий может выпасть после обычного письма в поддержку кандидатуры? Распнут на Красной площади? Вы понимаете, насколько это было больно?
— Коля, я не стану с тобой хитрить и изворачиваться, — ответила примадонна. — В моем возрасте гораздо сложнее признаться, что это я попросила опубликовать это письмо нашу общую знакомую. А почему… скажу тебе прямо. Эта увядающая гламурная красотка — тоже муза, связывающая таким… «общечеловеческим» высших и младших муз. Кстати, мне всегда казалось, что прежде нас намеренно разделяли. Да и нынче, когда всем нет разницы, как мы живем, когда с нас собирает деньги человек с гарпией на плечах, — эта женщина больше разъединяет нас, чем соединяет. Но она и ее болтливость, желание лично попиариться на нашей беде… наша единственная надежда. Возможно, все это происходит с какой-то высшей целью, которую мы должны принять и осознать.