Время гарпий
Шрифт:
— Я при определенных допущениях своей неустойчивой психики могу допустить, что вы или я — действительно имеем какое-то отношение к музам, — с улыбкой сказал Николай. — Но допустить, будто наша знакомая на красном «Ауди» — тоже муза… увольте!
— Нам нужно объединиться! — перебила его дива. — Все говорит о том, что нам надо призвать старших муз!
— Вы так говорите, будто…
— Будто я — Полигимния, а ты — Мельпомена? Так и есть, мой дорогой! Так и есть!
— Ну, это же… чушь собачья, простите! — почти в отчаянии сказал премьер. — Хотя удобно, проверить наверняка никак
— Все специально устроено так, чтобы мы соответствовали этой стезе — по свободному выбору, ничего не зная наверняка, — рассмеялась дива. — Но как верить в свою необычность и избранность — сколь угодно, да? А хотела спросить тебя, Коля… Ты в бога веруешь?
— Да, меня даже в крестные отцы приглашали, — недоуменно ответил он.
— А ты Бога видел когда-нибудь?
— Нет! Но я…
— Но ты все равно веришь, даже твердо не зная, придет ли к тебе смерть окончательно или ты предстанешь перед Его Ликом — все равно веришь в Него и делаешь свой выбор, верно? — ответила дива. — А если бы ты все знал точно, то в чем бы был твой выбор? Ну. Наверно, это тоже был бы выбор, но уже под страхом наказания, отнюдь не свободный.
— И все же должен быть какой-то знак, подтверждение, — нерешительно сказал Николай, почти уступая ее логике.
— Когда нас вывезли с бабушкой из Ленинграда, я все время спала. Мне было очень больно просыпаться, — тихонько продолжила рассказ дива. — Однажды, вместо обычного сна с ночной бомбежкой мне приснилось странное место у моря. Там стояли столики со свечками в бумажных пакетах, защищавших их от теплого бриза. Передо мной была маленькая тарелка настоящей манной каши, немного. А рядом сидела темноволосая яркая женщина. Она сказала, что много каши есть сразу нельзя. У нее были странные часы. Мне казалось, что они — живые.
— С… с львиными ножками? — взволнованно спросил Николай.
— А откуда ты?.. Ну, конечно! Ты же их тоже видел, а только делаешь вид, — догадалась дива. — Нехорошо, Коленька, старших обманывать!
— Мне всегда казалось, что это был сон.
— Это так всем кажется, для полной свободы выбора, — ответила дива. — Так вот эта женщина вынула из часов пакет манки. А мама рассказывала, что бабушка очень переживала за меня. И на счастье обнаружила пакет с манкой у меня в подушке! Она решила, что этот пакет случайно там оказался. Даже вспомнила, что покупала его в бакалее накануне войны, а потом никак найти не могла. Мы варили манку на воде, понемногу начали есть.
— А мне эта женщина ничего с собой не дала, — опять обиделся Николай.
— А меня эти «живые» сны просто спасли, к лету я в них уже могла съесть небольшой обед. Снились не часто, но я стала выкарабкиваться. Самое страшное в дистрофии, когда уже вообще есть не хочется, знаешь, что каждая крупинка причинит только боль. Я была близка к такому состоянию, когда трясешься от сухой рвоты.
— А мне она только один раз приснилась! — с нескрываемым разочарованием произнес танцовщик.
— Нет, я почти все войну с разной периодичностью видела эту даму, ее звали…
— Эвриале!
— Совершенно верно, — подтвердила дива. — Потом она передо мной зажгла мой флакон музы Полигимнии, у меня была счастливейшая творческая жизнь.
— А мне она снилась только один раз! — повторил Николай с ожесточением.
— Ну, что ты злишься? — примиряюще спросила дива. — Сравни свое детство и мое! У тебя мама билась за твое будущее, как орлица! А мне надо было еще сопротивление папы преодолеть. А он, хоть и был инженером, сам недурно играл на скрипке. Мне надо было вопреки его мнению стать певицей, а это было намного сложнее. Да и мы почти не разговаривали в тех снах. Ложка каши, глоток мира без зениток и тревоги — вот и все наше общение. Потом я знавала многих Мельпомен, Терпсихор и Талий. Когда я подросла, Эвриале сказала, что спустя годы наступят и другие времена, когда люди забудут войну и не узнают ее в другом обличье. А мне очень поможет то, что до войны я так часто сидела в камее покойной тети Люды. Но у меня была слишком счастливая творческая жизнь, чтобы я вспоминала ее слова… до недавнего времени. Мне уже начало казаться, что такие времена никогда не наступят, что я никогда уже не увижу гарпий, кружащих над городом. Как я ошибалась! Мне никогда не приходило в голову, что люди смогут и без всякой бомбежки — подсадить себе гарпию на плечи, чтобы собирать дань с артистов за выход на сцену.
— А гарпии… они откуда-то появляются? Ведь не все же время они живут среди нас?
— О, ты ошибаешься! — с горечью ответила дива. — Эта гарпия, которую я увидела на плечах Антона Борисовича, сидела раньше на плечах… неважно кого. Пусть это остается на их совести. Они никуда не уходили, как я поняла, просто раньше я их не замечала. Или старалась не замечать? Но они держались в тени и не проявлялись до тех пор, пока люди не решили, будто имеют право поступать с другими так… как… чтобы… из страха, чтобы так не поступили с ними! А потом им это понравилось.
— Они здесь были и раньше? Но вы же сказали, что они уходили из театра.
— На некоторое время, несомненно, — подтвердила дива. — Но все время возвращались! Здесь ведь очень удобное место для кормления. Поднимаешься до таких творческих высот, что в последующих дрязгах, когда не думаешь о душе, намного легче навсегда утратить с ней связь. Думаешь, просто так гнали из театра нашего прославленного хореографа? Или тебе напомнить, как он сам поступал с… другими? Все лишь говорят, что искусство — жестокая вещь! Те, кто такое говорит, лишь оправдывают собственную жестокость и предательство собственной сути.
Да, нынче с виду не война. А потому, когда ты попадешь в беду, а случится это очень скоро, тебя никто не станет спасать по Дороге жизни. Помнишь скандал с прежним руководителем труппы, который мог стать худруком балета?
— Помню, конечно! Главное, ему все сказали, будто я собираю против него собрание и требую его увольнения! Мне еще пришлось ему по телефону объяснять, что я сам пока ни на какие собрания не хожу, чтобы еще их собирать по поводу чьей-то личной жизни.
— Это частности, Коля! — отмахнулась дива. — Скоро тебя будут распинать в точности так же. Конечно, ты никому не доставил такого удовольствия, чтобы и про тебя можно было опубликовать порнографические снимки. Но ты еще удивишься, какую грязь выльют на тебя!