Время горящей спички (сборник)
Шрифт:
Раздался удар колокола к вечерней службе. Я перекрестился. Женщина подняла на меня глаза.
— Вытащили, — продолжал он рассказывать. — Говорю: Вить, давай подальше от воды отведем, а то опять надумает, а нас не будет. Другие не дураки бесплатно нырять.
— Ко-ло-кол, — сказала вдруг женщина с усилием, как говорят дети, заучивая новое слово.
— Да, — сказал я, — ко всенощной. Завтра воскресенье.
— Цер-ковь, — сказала она, деля слово пополам. Она вырвала вдруг свои руки из рук мужчин. Оказалось, что она может стоять сама. — Идем в церковь! — решительно сказала она мне. — Идем! Пусть меня окрестят.
— От этого нельзя отказываться, — сказал я. — Но надо же подготовиться. Очнись, протрезвись, в баню сходи. Давай в следующее воскресенье.
— В воскресенье, — повторила она, — в воскресенье. — И отошла от нас.
— Да не придет она, — сказал один из мужчин.
— Ну, — сказал я, — спасибо, спасли. Теперь вам еще самих себя спасти. Идемте на службу. Ведь без церкви не спастись. — Они как-то засмущались, запереступали ногами. — Ладно, — сказал я, — что вы — дети, вас уговаривать. Прижмет, сами прибежите. Так ведь?
— А как же, — отвечали они, — это уж вот именно, что точно прижмет. Это уж да, а ты как думал.
— Да так и думал, — сказал я и заторопился. Надо было переодеться к службе. Сегодня служили молебен с акафистом Пресвятой Троице. Впереди было и помазание освященным маслом, и окропление святой водой, и молитвы. И эта молитва, доводящая до слез, которая всегда звучит во мне в тяжелые дни и часы: «Господи, услыши молитву мою, и вопль мой к Тебе да приидет».
«Нельзя, нельзя, — думал я, — нельзя сильно любить жизнь. Любая вспышка гаснет. Любая жизнь кончается. Надо любить вечность. Наше тело смертно, зачем цепляться за него? Оно исчезнет. А душа вечна, надо спасать душу для вечной жизни».
Но как же не любить жизнь, когда она так магнитна во всем? Ведь это именно она тянула меня к себе, когда звала на Красную гору и к плотине. Я шел в детство, на блеск костра на песке, на свет ромашек, на тихое голубое свечение васильков во ржи, надеялся услышать висящее меж землей и облаками серебряное горлышко жаворонка, шел оживить в себе самого себя, чистого и радостного, цеплялся за прошлое, извиняя себя, теперешнего, нахватавшего на душу грехов, и как хорошо, и как целебно вылечила меня исчезнувшая плотина. Так и мы исчезнем. А память о нас — это то, что мы заработаем в земной жизни. Мы все были достойны земного счастья, мы сами его загубили. Кто нас заставлял грешить: пить, курить, материться, кто нас заставлял подражать чужому образу жизни, кто из нас спасал землю от заражения, воду и воздух, кто сражался с бесами, вползшими в каждый дом через цветное стекло, кто? Все возмущались на радость тем же бесам да все думали, что кто-то нас защитит. Кто? Правительство? Ерунда. Их в каждой эпохе по пять, по десять. Деньги? Но где деньги, там и кровь.
Мы слабы, и бессильны, и безоружны. И не стыдно в этом признаться. Наше спасение только в уповании на Господа. Только. Все остальное перепробовано. Из милосердия к нам, зная нашу слабость, Он выпускает нас на землю на крохотное время и опять забирает к Себе.
«Господи, услыши молитву мою! Не отвержи меня в день скорби, когда воззову к Тебе. Господи, услыши молитву мою!»
Холодный камень
Девочки Вика, Оксана и Маша были подружки. Они после школы не сразу шли домой, а вначале
— Молодец этот Ивашка, — говорила Оксана, — весь измучился, перемазался, а закатил камень.
— Прямо как Сизиф, — поддержала Вика. — Помнишь «Мифы Древней Греции»?
— Нет, — не согласилась Оксана, — Сизифа боги наказали и не давали камень закатывать, а тут Ивашка ради старика-сторожа старался. Только сторож не захотел. Пожалел своей жизни. Есть что вспомнить: в тюрьме сидел, царя свергал, церкви разрушал.
— Да-да, — сказала Вика. — Вот только плохо, что этот писатель-рассказчик курил. Прямо от волшебного камня прикурил. Курить плохо. Мальчишки за школой курят некоторые. Витька Семенов курит. Так вот! Прямо желтый. На физре два раза не мог подтянуться. Так-то он очень смешной. Помнишь, англичанку передразнил? Мы укатывались.
— Передразнивать нехорошо, — строго заметила Оксана.
— Зато смешно.
— Чего ты все про Витьку? Витька, Витька. Влюбилась? Он все равно не за тобой, за мной бегает. И за косу дергает, и в столовой говорит: давай тарелку отнесу.
— Да и пожалуйста! Меня тоже дергал.
— У тебя и косы-то нет.
— Но волосы-то есть, есть за что ухватиться. — Вика потрясла пучком волос на затылке. — Видишь?
— А тарелку относил? — спросила Оксана. — Нет? А сотовый номер давал?
— Мало ли что, — возразила Вика. — Сотовый! Он у меня математику списывает. Вот! — И добавила: — Мне бабушка говорит: твой дедушка был такой хулиган. Я говорю: бабушка, дедушка же такой хороший. Она говорит: это я его воспитала. Поняла намек? Я так же Витьку воспитаю.
— Три ха-ха, — ответила Оксана. — А знаешь что, Вик? Давай знаешь что? Устроим ему программу «Розыгрыш». На пустыре горы песка, что-то строить хотят. А рядом камни завезли. Давай один закатим, потом позовем Витьку, скажем: разбей камень, и курить больше не будешь.
— Камни же не горячие.
— И что? Нам главное, чтоб Витька поверил, что камень волшебный. А?
Тут им стало очень смешно, и они вдоволь похохотали. А потом и в самом деле пошли на пустырь. Но вначале позвонили Витьке и велели ему прийти на пустырь с молотком.
— Так надо. Потом узнаешь… Да, мы все тут. Пока-пока!
Стали выбирать камень. Ох, тяжеленные. И себя жалко, тащить тяжело, и Витьку жалко. Выбрали поменьше. Втащили на холм.
Витька пришел. И пришел в самом деле с молотком. Подруги сказали ему, что надо разбить камень, и тогда Витька будет сильнее всех мальчишек в классе. И курить не будет.
— Разбивай. Это как горячий камень.
— Что я, ненормальный, хороший камень ломать? Я и на уроке думал: ни фига себе, помолодеть — это же опять в детский сад идти. Кабы разбить да взрослым стать. — Витька огляделся. — А Маша-то где?
— Нянчиться пошла, — сердито сказала Оксана. — Она многодетная у нас.
— А вы позвоните ей, пусть выходит. И детей выведет. Я с ними поиграю.
— Не буду я ей звонить, — сердито ответила Оксана.
— И я не буду, вот еще! — решила Вика.