Время лгать и праздновать
Шрифт:
«Совсем как на портике Эрехтейона!..» — сказала Юля.
Стену галереи разукрасили любители гадить автографами, под беседкой ютилось жилье балаганного типа, с высунутой в окно трубой буржуйки, закоптившей точеный камень. Но ни истоптанный дворик, ни балаганная труба не мешали белым кариатидам неотрывно смотреть на закатный горизонт, в ожидании чего-то или кого-то из-за моря, откуда языческим богом-вестником летел ветер и накатывали волны, глыбасто теснясь тут же, под обрывом, и дальше, у мыса, у темных подножий огромных камней, над которыми поднималась скала Лебединое крыло — Лебединка, так, еще красивее, называли ее местные мальчишки.
«Белые женщины, это все мы, люди, в вечном ожидании, — говорила Юля. — Суетимся, снуем, мучаемся, а в душе у нас замерло ожидание праздника, когда то, что раньше хотелось, но нельзя было, станет можно. И никакой пророк не разуверит людей, что ждать нечего, потому что нельзя жить и знать, что впереди ничего нет… В Африке отыскали следы мужчины и женщины, они шли по земле миллион лет назад и не знали, куда идут — это установили ученые. Но зачем знать?.. Идти вдвоем — в этом и состоит жизнь, все ее смыслы».
— Как неслышно дует ветер!.. Жутко даже. — Юля, прижалась к его руке у локтя. — Кажется, и не ветер вовсе, а земля беззвучно летит куда-то, сама не зная куда!..
— А вдруг это та самая энергия, которую рассеяли «энтропики»?.. Бродит над миром утерянная людьми неприкаянная чудесная сила!.. Занятный адвокат. «Мы, — говорит, — получаем слишком много сразу — рождаемся людьми, и с каждым следующим поколением нам это все более не по плечу!..»
— Задним умом все крепки. Возмущается, наставляет, а сам-то где был, когда я еще не родилась?..
Из невидимой дали моря беспрестанно накатывали волны и перекличкой — то рядом, то в отдалении, то в левой стороне берега, то в правой, то доверительно ясно, то едва различимо доносились их вздохи, чмоканье, стеклянный плеск, усталое хлюпанье, вкрадчивый шелест…
— Скорее всего ветер сложился из дыханий всех живших на земле — видишь, какой он теплый, живой!.. Представляешь: мы умрем, а наше дыхание вот так же будет скользить по чьим-то щекам, глазам!.. «Но есть одно, что вечной красотою связует нас с отжившими — была такая ж ночь!..» — пришли на память Юли неизвестно когда заученные строки.
«Связует нас с отжившими!..» — повторялось и повторялось в памяти началом торжественного пения. И вспомнился умирающий фельдмаршал — как он наказывал передать жене, что чувствует себя превосходно. Затерявшееся в бесчисленных дыханиях, в невообразимом множестве сказанного людьми, всеми забытое предсмертное движение сердца столетнего старца, однокашника ее любимого Лермонтова, — что в нем?.. Отчего оно отозвалось в душе, как благая весть из-за моря?..
«Надо идти, как миллион лет назад. Все возможно под этими звездами. Наверное, и счастье…» — думала она, умиротворенно обласканная теплым дыханием огромного ночного мира.
И сказала неожиданно для себя самой:
— Я знаю, почему люди верят в Бога.
— Да? Почему?..
— Разум удивлен. И нет исхода удивлению.
Он молчал, а ей хотелось спросить: «Ты со мной не просто так, ты немножко любил меня?..» Но что-то мешало, казалось, произнеси она эти слова, и ее теперешнее чудесное состояние оборвется, исчезнет, как исчезло, перестало существовать что-то после разговора в баре на площади.
«Славная, чудная ночь, а во мне все извращено!» — вдруг подумала она и вспомнила, что так с ней уже было — давно, в детстве. Она стащила с елки игрушку, которую потом искали, чтобы ей подарить. Тяжкий стыд и еще какое-то темное, безобразное чувство терзали ее все дни праздника, игрушку она возненавидела, все извратилось…
Слева из-за ниспадавшей к морю волнистой черноты предгорий всходила луна. Свет ее покрыл наклонную асфальтовую полосу дороги налетом призрачного серо-сиреневого пепла. «Волга» на обочине стандартно поблескивала всеми изгибами кузова, но что она окрашена в сиреневый цвет, нельзя было угадать, ни пока они шли к ней, ни когда подошли совсем близко.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1
У зеркала в прихожей — цветы, в квартире жилой вид, жилые запахи. Завершая малоприятное открытие, из кухни несется звон оброненной ложки и жалобный вскрик.
Не раздеваясь, он прошел по коридору, приоткрыл дверь: стоя у плиты, Зоя то засовывала в рот указательный палец, то принималась трясти рукой. Так, с пальцем во рту, и застыла.
— Палец обожгла!.. — плаксиво сморщилась она. — Приехал?.. Быстро-то как. Хочешь кофе?..
Нерецкой молча смотрел на нее. Не об этой встрече, а о душе и постели думал он, въезжая в сумеречный город, шагая вдоль липовой аллеи, поднимаясь по лестнице.
Рука Зои сползла к груди, пальцы заметались у распахнутого ворота халата, лицо, наконец, побелело. Нерецкой прикрыл дверь. Вздумай она и дальше вести себя как ни в чем не бывало, он не сдержался бы, сказал что-нибудь оскорбительное.
Бросив плащ на вешалку, вошел в гостиную и долго стоял недвижно, вслушиваясь в опустошенную тишину и принуждая себя напрячь внимание, чтобы понять, чего в ней недостает — пока на глаза не попались часы на стене. Они молчали.
— У меня спектакль… Совсем забалдела!.. — Промчавшись из кухни в спальню, Зоя крикнула оттуда: — Знаешь, я не ждала тебя так скоро!.. — После недолгой паузы явилась в темном платье с расстегнутой молнией на спине, встала у дверей и заговорила, не отводя наступательно распахнутых блестящих глаз, вознамерившись, надо полагать, самым болезненным образом — в открытую — претерпеть первые минуты, чтобы легче было потом. — Я знаю, видеть меня здесь — невелико удовольствие, но мне пока некуда, ты уж извини!..
Всеядная натура, она открыто потешалась над своим барахтаньем в грязи, а заодно и над тем, что он видит ее такой. «Уродством моим тебя позабавлю и с тобой посмеюся» — таково ее искусство, таково ее сущее. Подобное подобному».
— Что же твой деятель?.. — усмехнулся он, глядя на часы.
— А!.. — воскликнула она так, будто он напомнил о хорошо известной им обоим шутке, которую она, большая любительница таких шуток, запамятовала. И как если бы выраженное таким образом ее отношение к упомянутому лицу не могло не понравиться Нерецкому, Зоя подошла к нему, повернулась спиной: — Помоги, а?.. Палец болит.