Время Лиха

Шевченко Андрей Иванович

Когда совсем стемнело и все ушли в дом, Иван принялся варить свиньям и подметать двор. Прошёл ещё час. Наконец, и делать ничего уже нельзя было: воцарилась кромешная темень без звёзд, без луны. Он присел у печки и, глядя на догоравшие поленья, задумался. В руке был зажат кусок чёрного хлеба, который он взял со стола, зайдя на секунду в дом. Взял незаметно от жены, чтоб не обидеть: ужин стоял в кастрюле, обмотанной для сохранения тепла полотенцем. Ждал его.

Иван укусил, стал медленно жевать. От голода, до сих пор почти не

25

ощущаемого, грубый и несвежий

хлеб показался очень вкусным. Подумалось, что вот так, неторопко, ели в войну: откусывая немного, не спешили глотать, ожидая, когда всё само растает во рту... Взвинченные неприятностями мысли вернулись к обыденному: "Даша уже и к урокам приготовилась, значит, поздно. Хватит сидеть здесь, пора идти. Вот немного догорит, чтоб не раздуло..."

Впервые за день тело получило отдых, и Иван сразу почувствовал, как гудит спина. Спокойного сна теперь не жди. Впрочем, и без спины... И опять болит левый бок. Зарекался не носить слишком тяжёлое, да хотелось поскорее убрать последнюю выкопанную картошку, вот и насыпал в мешки по пять вёдер.

Иван ещё откусил от своей краюхи, опёрся спиной на столб турника. Вместе с телом обмякла и душа: он почувствовал, как на глаза навернулись слёзы. "Боже мой. И зачем всё это надо? Целыми днями, как белка в колесе. Работаю, работаю, работаю. Здоровье уходит. До шестидесяти, конечно, не доживу... Хрен мне, а не пенсия... И ради чего убиваю себя, когда хозяйством пользуются не дети, а чужие?.."

Он дожевал, но продолжал сидеть, с тоской глядя на слабенькое пламя. Наконец, огоньки перестали вспыхивать, и Иван заставил себя встать. "Ладно, хватит скулить. Только Дашу расстраиваю..."

Он пошёл в дом, тихо умылся и сел за ужин, хотя из-за усталости предпочёл бы сразу лечь спать. Дарья выключила телевизор и тоже присела к столу, налив себе чаю.

– Что не ложишься?

– Много мне надо, чтобы выспаться? После отпуска легко работать, силы свежие...

– Что там показывали?

– Кинофестиваль. Награждали победителей. Первое место - у комедии.

– Понятно... Награды за кино, которого нет... Участковый так и не заезжал...

– Может, был занят?

26

– Завтра узнаем... Я этим гадам не прощу. Жили в глуши, никого не трогали. Но раз уж задели нас, мешают спокойной жизни - повоюем.

– Эх, что мы можем? Высоко Бог, далеко царь. Посмотришь, отпустят их просто так.

– Не то время. Сейчас можно правды добиться...

– Это за границей правда и закон, а не в нашем царстве-государстве.

Супруги посидели молча, думая каждый о своём.

– ... Это кто храпит, Пашка?

– Пашка.

– Мужик... Лето прошло в суете, детей не покрестили, как собирались...

– Они у нас и так хорошие. К учительским детям отношение особое, но я о своих ни разу плохого слова не слышала.

– А я даже не поздравил их с началом учёбы... Ну, а у вас в школе как дела?

– Сегодня все единогласно, включая директора, проголосовали за начало трудового спора. Я вызвалась в забастовочный комитет.

– Не боитесь, что задавят?... Что эта нечисть, которая овечку съела, что ваши чиновники -

одна шатия-братия. Все присосались к народу, как клопы.

– Надо бастовать. Сейчас в новостях выступал новый министр финансов, сказал, что всем бюджетникам выдали зарплату по апрель и отпускные. Остался май. Но нам-то не давали с декабря, и про это никто не говорит... А по местному каналу губернатор обвинял Москву в задержке трансфертов. Где правда?.. Меня поражает, как смеют высшие должностные лица врать. Да ещё так примитивно, несогласованно, публично. Выдумали: федеральная часть долга, местная. Какое нам дело?.. И врут, врут...

– На то есть самое высокое лицо - президент. Смотреть за теми, кто его представляет. Его позорят, он молчит.

– Да нужны мы ему...

– Ладно, я пойду всё позакрываю и - спать.

27

Иван прошёлся по двору, обругав собаку, распутал ей цепь и долго гладил, размышляя о завтрашних делах и не замечая вышедшую на крыльцо Дарью, которая куталась в платок и сочувственно смотрела на мужа.

Несмотря на то, что был первый час, соседи по стандартно-советскому двухквартирному дому ещё не спали и "гудели": через раскрытое окно (такие и комаров не боялись) слышались пьяные выкрики.

В свой двор выскочил по нужде глава семейства Колька по прозвищу Шушера и, увидев Ивана, закричал:

– Эй, мужик, чё не спишь?!. Не боись, сегодня у тебя ничего не украду: заработали!

– Ты - заработал?
– удивился Иван, забыв, что после очередного воровства - сосед подкопал у него восемнадцать кустов картошки - он перестал с Колькой разговаривать.

– А чё! Шифер продали со старой фермы! Всё равно добро пропадает! Ты ж не покупаешь краденого, а то б тебе продал!.. Я слыхал, у тебя барана зарезали, так вот те крест: не я! У меня алиби!

– Сосед, почему твой сын не был сегодня в школе?
– спросила с крыльца Дарья.

– Обутки нету! Вот жена поедет в город, прямо в администрацию, вытребует детские, тогда купим!

Кольку позвали в дом, и он убежал.

– Ну, сегодня всю ночь будет концерт.

– А я их не слышу... Пойдём, а то не выспимся. Как с мясом-то?

– Да прошлась по улице вдов. Короче, в трёх местах всё. И свою морозилку забила. Большая овца оказалась... А ты знаешь, - поспешила Дарья заговорить о другом, - у нас в селе ликвидируют отделение связи.

– Как ликвидируют?

– Вообще закрывают с пятнадцатого сентября. И радио отключат. Не знаю, как с почтой будет, а письма, телеграммы - всё теперь в городе.

– Разруха, - продолжил Иван разговор уже в доме и вполголоса.

28

– Сегодня бабу Катю хоронили. Положенных денег на похороны не дали. Ольге сказали: может, через два месяца... Кирилловне отдавала мясо на хранение, так, бедная, из последних сил тянется, чтоб на свою пенсию прокормить внуков. Хозяйство держать не может: ноги еле передвигает. Как раз сын её припёрся. На детей и не смотрит - скорее по кастрюлям. Мало того, что выгнали мать из хорошего дома, поселили в эту развалюху, потом обменяли тот дом на такую же развалюху за гроши...