Время любить
Шрифт:
— Черт! — оценил короткий научный экскурс Вадим Паткевич. — Но вы все же не волнуйтесь на счет пальбы. Когда одного урода хотят убить сразу два человека, а он находится на линии их огня, вряд ли ему удастся укрыться или увернуться, хоть в настоящем, хоть в прошлом, хоть в будущем. А эти люди вам ничем не угрожают? — осведомился Грум с показным безразличием осмотрев Дорохова и Китаева.
— Это охранники, они здесь работают, — поспешил сообщить Сергей Павлович.
— Тогда позволю себе откланяться, — вспомнил Грум красивую фразу из какого-то одного или сразу из нескольких фильмов. — У вас тут даже мобильный не берет. Да, там, на выходе, небольшой кипишь. Вздорный алкаш на «КрАЗе» вынес ворота. А в кабине у него нашли две тысячи долларов. Бывает же. Так что будьте осторожнее, — более Груму присутствовать здесь не полагалось, и он, красиво повернувшись на месте, так что черные круги от каблуков остались на кафеле, вышел из лаборатории.
После того, как шаги его стихли на лестнице, Кошкин обратился к своим воякам:
— Я думаю, вам есть, о чем поговорить, а я очень устал, хочу спать. Завтра днем прошу вас обоих быть здесь. В полдень. Находиться рядом с этой машиной становится опасно, а мне нужно… нет, я просто обязан, завершить еще два важных дела и выполнить одно обещание. Так я могу на вас рассчитывать, господа офицеры?
— Так точно, — ответили оба и, наконец-то, пошли навстречу друг другу, раскрыв объятия.
Уже на пороге, Кошкин остановился и, оглянувшись, предупредил:
— Я не думаю, что это чистый хеппи-энд, Лена мне всю жизнь вдалбливала, что таких в русской литературе не бывает, а жизнь, не зря говорят: как по книжке.
И все же сегодня Кошкин уходил победителем. Впервые за последние месяцы он почувствовал, что жизнь имеет смысл, а у побед еще может быть настоящий, нефальшивый вкус.
* * *
На следующий день в букинистическом магазине Сергей Павлович нашел нужную книгу: первое издание орловского «Аптекаря» 1989 года. Сразу после публикации в «Новом Мире». Еще он купил «Окаянные дни» Бунина. Подарок получился, что надо. Боевые действия против тевтонских рыцарей и монголо-татарских захватчиков решено было отложить на послезавтра в пользу лирики.
Дорохов и Китаев ждали его внизу. Похоже, ночь они не только не спали, но и опрокинули литр-другой водки.
— Ребята, у меня, как уже знаете, просьба одна, никого не подпускайте к прибору. Даже Марченко.
— Будет сделано, командир, — устало качнулся Китаев.
— Серега, ты имеешь полное право на свидание! Мы в наряде! Враг не пройдет, граница на замке. — Дорохов еще был пьян.
— Братцы, вас же могут выгнать, рядом с вами опасно пользоваться открытым огнем и курить.
— Не, все нормально, я только что покурил, — успокоил Василий Данилович. — Может, тебе тоже плеснуть для храбрости?
— Вася, ты мне еще лучку закусить предложи!
— П-понял! Отставить сто грамм! Почетный караул готов заступить на боевое дежурство.
Время для своего появления Кошкин выбрал сознательно позже, чем в первый раз. Но все же постарался до встречи на колхозном поле. Кинуло наобум — в летнюю сессию. К тому же парадному крыльцу, и носом к носу с тем самым Давидом. Худосочный кучеряшка, то ли грузин, то ли еврей, сразу и не разберешь, ожидал на крыльце сокурсницу Варламову, чтобы продолжить беседу о романе Пастернака «Доктор Живаго», который тогда только начали публиковать. Но тут опять, как из-под земли вырос похожий на сексота дяденька с подозрительным свертком в руках. Ну что поделаешь, не везло Давиду, хоть и не тянул Кошкин на Голиафа, но при всей своей внешней интеллигентности был куда наглей и напористей, что во времена бесшабашной комсомольской юности, что, тем более, в эпоху озверелого капитализма, откуда он имел честь только что явиться.
— Снова вы? — только-то и смог сказать Давид, переминаясь с ноги на ногу.
— Запомнил?! — обрадовался Кошкин.
— Опять по заданию партии и правительства? — попытался иронизировать студент.
— А ты, случаем, не агент ЦРУ, парень, что так интересуешься государственными секретами?
От этих слов Давид заметно отшатнулся в сторону, и неизвестно, куда зашла бы эта беседа, если б на крыльце не появилась Лена. Она сразу и легко предпочла общество Кошкина, дружески пожав руку Давиду, ограничив его пресным «до завтра».
Потом Лена и Сергей Павлович снова сидели в театральном кафе.
— Знаешь, я долго не могла поверить в то, что произошло со мной. Если бы не двойной флакон чудесных духов, я посчитала бы все за странный сон или ложную память.
— Это тебе, — Кошкин, опережая официантку, положил на стол сверток.
— Снова духи? — улыбнулась Лена.
— Нет, книги. Ты же уже читала «Альтиста Данилова», здесь продолжение. Роман «Аптекарь». Несколько уступает «Альтисту», но все равно сочно, интересно, правда, местами затянуто. Потом еще будет о домовом и привидении. «Шеврикука или любовь к приведению» называется.
— Не может быть! — Лена развернула сверток. — О! Бунин! Ни фига себе! Я слышала, что «Окаянные дни» еще только собираются печатать. — Она нежно погладила переплеты, потом не удержалась и открыла томик Орлова. Углубилась в первую страницу, перевернула лист и, как водится, прыгнула в середину, прицениваясь к языку и содержанию, но вдруг разочарованно сникла.
— Сереж, тут половины книги нет! Чистые белые листы!
— Неужели полиграфический брак?! — вскинулся Сергей Павлович, не выдержал, в два шага обогнул столик и заглянул в книгу.
Под длинными тонкими пальцами Лены мелькали чистые, но пронумерованные страницы!
— Найди, где обрывается.
Лена стала торопливо листать в обратную сторону. Наконец, где-то в середине книжной толщи, они нашли обрыв текста. Последнее предложение, к удивлению обоих, располагалось в самом начале листа, фраза была оборвана на полуслове.
— Тут что-то не то, — насупился Кошкин.
— Смотри… — прошептала Лена, и Сергей Павлович почувствовал, как его охватывает мистический ужас: на белой странице появлялись буквы, слова, фразы, точки, запятые, некоторые из них исчезали, и на их месте появлялись новые. Так или иначе, текст продолжал расти.