Время любить
Шрифт:
Стенам этой комнаты еще предстоит впитать тысячи нежных слов, потешную и, казалось бы, бессвязную болтовню, эпизоды романов и повестей, теорию расширяющейся вселенной, гипотезы и концепции о четвертом измерении пространства, и длительные размышления Сергея Кошкина о возможности замедления времени, что доказывают современные опыты с неустойчивыми частицами, — и все это будет снова кончаться и начинаться нежностью.
Лена потянулась к нему, спрятав за пушистыми ресницами зеленые глаза, и он не нашел в себе сил отстраниться. Вкус ее губ напомнил ему самое сокровенное, что было в безоблачной и счастливой юности. Душу закрутило и сладостно понесло, и провалилось в нежное никуда усталое сердце. А она ласково повлекла его к этому румынскому раритету супружеских долгов, и стала вдруг расстегивать легкий сарафан, обнажив небольшую с двумя земляничками на вершинах грудь. А он зачем-то пытался вспомнить в деталях, как это было в первый раз, и сочувствовал праотцу Адаму, и готов был в этот миг съесть все плоды древа познания. С ужасом осознавая свою победу, такую легкую и неожиданную, облеченную в стройное, еще никем нетронутое девичье тело, Кошкин готов был заплакать. В нежности, наполнявшей окружающий мир, можно было утопить эскадру «титаников» и никогда не найти. Не та машина времени! Не та! Нужна такая, что растянет эти мгновения до пугающе неисчислимых нолей вечности, и тогда в мерцающем мареве млечного пути, как и обещано, сольются параллельными прямыми не только тела, но и любящие души, и не упадут, а загорятся новые звезды.
Притягивая его к себе, Лена что-то шептала, но он сначала не слышал, или не понимал, а когда стал понимать, со стоном откинулся на соседнюю подушку, сжав руками виски.
— Ты же ради этого вернулся?.. Ради этого? Я думала о тебе все это время, ждала, и верила и не верила… Я же все равно твоя, правда?..
Следовало выбежать на лестничную площадку и застрелиться! Кошкин проклинал себя, свое изобретение, свою слепую страсть, помноженную на эгоизм.
— Лена, я не могу отбивать тебя сам у себя… Я не должен делать этого вперед него… Нет, себя… Бред. Прости, просто я люблю тебя, именно тебя, там мы с тобой разговариваем на разных языках. В моей жизни не было ничего лучше, ближе и светлее, чем ты. Разве что маленький Виталик, но там совсем другое. И теперь в сердце такая пустота, такая ежедневная сосущая боль, такая сырость и тоска в душе, что я посчитал возможным вернуть тебя, украсть у самого себя.
— Это я виновата, — она сидела близкая и нежная, завернувшись в плед, поджав ноги, подбородок на коленях, — я будто фантастики начиталась, захотелось в большой и светлый мир, захотелось умчаться куда-нибудь… Еще полчаса назад, я ни за что бы ни решилась на такое. Порыв какой-то. Но он настоящий, честный, понимаешь?
— Да. И у меня настоящий, честный… Но все должно произойти так, как произошло. Я уже немало накуролесил. Помнишь, у Стругацких — «Трудно быть богом». Я бы изменил название: невозможно и опасно быть богом.
— Я найду Сергея Кошкина. Пусть и на капустном поле.
— Глупо, но теперь мне кажется, что ты найдешь меня лишь потому, что я тебя к этому подтолкнул. Замкнутый круг получился, кольцо времени.
— Ты не пробовал заглянуть в будущее, которого ты не знаешь?
— Нет, честно говоря, боюсь. Что-то подсказывает мне, что это невозможно. Технически — да, но с нравственной точки зрения, известное будущее теряет смысл. Полагаю, исследователь, который решится на такой шаг, будет рисковать значительно больше, чем те, кто пытается в экспериментальных условиях воссоздать «черную дыру». Иногда я думаю, Бог в наказание может вообще исключить меня из книги судеб. Пшик — и не было никогда Сергея Кошкина!
— А ведь мне ты это будущее вскользь, но показал!
— И теперь страшусь содеянного…
Лена посмотрела на растрепанного и растерянного инженера с испугом и сочувствием.
— Ты верующий?
— Знаешь, чем больше пытаешься разгадать мироздание, тем больше ощущаешь Его присутствие, Его замысел, Его гениальность. Поэтому могу сказать честно и уверенно — я верующий. Правда, в храме бываю редко. Уж когда совсем душа мохом покрывается, смердеть начинает, иду в храм. Таких, как я, маловерами называют, невоцерковленными. И поделом…
— Сереж, ты удивительный человек, тебе памятник за твое изобретение при жизни надо поставить… И, если Бог есть, Он это видит, Он сам расставит точки там, где они должны стоять. А твоя машина…
— Забудь о ней. Мне вдруг пришла в голову аналогия о хирурге, который вскрывает людей на операционном столе ради любопытства. Так, знаешь ли, посмотреть, чего там у человека внутри? И делает это без наркоза. Лезет с умным видом ранорасширителями в жизненно важные органы. Я похож на этого хирурга, с той разницей, что я вскрываю время, лезу в судьбы… — Кошкин замолчал, закрыл лицо ладонями и там, в замкнутом пространстве своих рук, горько ухмыльнулся: — Если какой-нибудь одержимый психоаналитик возьмется за мое сознание, начнет искать причины, побудившие меня изобретать фантастический прибор, машину для перемещения на границе измерений, он обязательно накопает какие-нибудь гадкие комплексы в детстве, нагадит Фрейдом в мою биографию.
— Я только слышала о Фрейде.
— Да уж, в советское время наши мозги берегли от таких научных монстров. А я действительно мечтал. Представлял, как на Чудском озере, залягу в кустах с пулеметом, и буду косить псов-рыцарей длинными очередями. Пару гранат кину, чтобы лед под ними еще раньше проломился. Смешно…
— Смешно.
— Думаю, Александр Ярославович не сказал бы мне спасибо за то, что я у него украл честную победу, а немецкие хроники приписали бы ее «быстрому летящему огню», производимому демонами. Детская литература! Сюжет для Кира Булычева. Кстати, понятия измерений тоже великий блеф науки. Измерения — это, как хронометр. Нужен только нам, чтобы делить единое и целое на части. Хотя в природе отделить пространство от времени… Широту от долготы… Не представляю… Надо видеть мир в целом. Как это пытались делать Лобачевский и Риман… — Сергей Павлович осекся, виновато посмотрел на свою будущую жену и окончательно сник.
Лена придвинулась ближе, и нежно провела рукой по его голове. Кошкин закрыл глаза.
— Хочешь я тебя долго и сладко поцелую? — шепнула и прижалась щекой.
* * *
Вадим Григорьевич Яковлев шел по коридору второго этажа лабораторного корпуса, поминутно прикладывая к потной лысине большой клетчатый носовой платок. Потел он и от жары и от нервов. А нервничать было от чего: у него под носом кустарно мастерят «паровоз времени», вчера он позвонил в банк и ему подтвердили, что на его имя открыт валютный счет, на котором покоятся сто тысяч долларов, новый лаборант, что так рвался к производству российского оружия, на работу сегодня не вышел, ночью пьяный водитель «КрАЗа» соседнего автопредприятия напрочь вынес ворота КПП № 1. Утром же в кабинете зазвонил телефон, и взволнованный мужской голос попросил его о встрече. На просьбу представиться — назвался Александром Ермоленко, владельцем автосалона «Хайстар». Что-то подобное, вроде, слышать приходилось. Но более всего насторожил Вадима Григорьевича ответ господина Ермоленко на вопрос о причине встречи. Тот сбивчиво и путано заговорил о чеченце, с которым Яковлев встречался в парке, а также сообщил, что сам видел, как этот человек возглавлял банду чеченских сепаратистов и даже был у него в плену. Тут было над чем подумать. И теперь, во-первых, Вадим Григорьевич, понял, что игра намного шире, что кроме фээсбэшников за ними в парке следил еще кто-то, и как бы не пришлось объяснять появление ста тысяч долларов компетентным органам, а, во-вторых, все это как-то упиралось в «машину времени» Кошкина.
Теперь он шел в лабораторию, дабы лично лицезреть этот агрегат, но был неприятно удивлен и одновременно раздражен, увидев там двух мирно беседующих охранников.
— У вас тут что — производственное совещание? — начальственно осведомился он.
Но те даже не соизволили встать с табуреток, а старший спокойно ответил:
— Нет, Вадим Григорьевич, мы тут выполняем поручение главного конструктора направления Сергея Павловича Кошкина.
— Какое еще поручение?
— Побыть здесь, и не допускать сюда посторонних.
— Ни в одном помещении этого здания я, как заместитель генерального конструктора, не могу быть посторонним, — даже сам Яковлев почувствовал, что лысина у него краснеет.
— Да, — согласился охранник, — вы заместитель генерального конструктора по общим вопросам.
— И?
— И, — опять согласился Дорохов, — общих вопросов у нас к вам нет, как, впрочем, и частных.
— Вы меня что — как это говорят — подкалываете?!