Время московское
Шрифт:
— Подъем! Форма одежды парадная! Мы едем в Кремль — принимать назначение!
XXIII
Если кто-то надеялся, что Тимофей Вельяминов, заняв пост великого воеводы, в силу своей молодости будет лишь церемониальной фигурой, то он жестоко просчитался. Приняв из рук великого князя титул окольничего и пост великого воеводы, Сашка развернул такую бурную деятельность, что даже сам диву давался. Еще никогда за свою недолгую жизнь ему не доводилось заниматься административными вопросами (если, конечно, не считать за таковые командование отделением спецназовцев). А тут, можно сказать, он просто-таки впал в раж. Для начала организовал воинский приказ, укомплектовав его штатом дьяков и подьячих. Эдакое компактное министерство обороны. С утра до вечера скрипели перьями его чиновники, подсчитывая необходимое количество оружия, брони, кожи, провианта, фуража, гужевого транспорта. Другие учитывали количество и возможности производственных мощностей, калькулировали и планировали размещение заказов. Третьи разъезжали по стране, заключая договора с производителями и размещая заказы. Сашка крутился с утра до ночи как юла, то совещаясь со своими дьяками, то встречаясь со старшинами ремесленных цехов, то выколачивая из Дмитриевой мошны очередную порцию золота. К счастью, Дмитрий, в отличие от ученых историков, понимал, что основой мощной армии является мощная экономика. У отсталого народа не может быть мощной, победоносной армии. А сейчас армия восстала на собственную страну, и стране приходилось срочно создавать новую армию. Благо еще, что за последние годы Дмитрий, не отсылая десятину в Орду, скопил золота изрядно. И вот теперь-то оно пригодилось. Сашку не раз так и подмывало уколоть великого князя: «Ну что, братец, дореформировался? Хотел иметь армию маленькую и дешевую? А теперь вот приходится в срочном порядке создавать новую — огромную и супердорогущую. Да еще предстоит усмирить ту армию, которую ты кормить не хотел».
Сашка с Дмитрием исходили из того, что нынешняя Орда без помощи яицкого, семиреченского и сибирского казачества сможет выставить лишь стотысячное войско. Значит, им предстояло подготовить и вооружить сто пятьдесят тысяч. Дружины всех удельных князей вместе составляют тысяч пятьдесят. Следовательно, сто тысяч бойцов предстояло снабдить всем необходимым. А это — только одних древков для копий двести тысяч. Попробуйте подыскать соответствующее количество подходящих деревьев да довести их до ума. А одних только подвод для обоза нужно пятнадцать тысяч! Это пятнадцать тысяч возниц, тридцать тысяч лошадей. А упряжь?
Всего нужно было много и сразу. Сашка столкнулся с тем, что пришлось проводить мероприятие, на современном языке называемое мобилизацией промышленности. Где-то помогало золото, где-то уговоры, а где-то жесткий указ, грозящий нерадивым всевозможными карами.
Адаш, назначенный Сашкой главным воинским проверщиком, разъезжал по владениям удельных князей, инспектируя княжеские дружины и выявляя мобилизационные возможности каждого княжества. Ведь предстояло еще созвать стотысячное ополчение и хотя бы мало-мальски обучить его. А в столице шел набор в великокняжескую дружину. Дружина Дмитрия после позорного поражения на реке Пьяне, когда нетрезвые, расхристанные, расхлябанные дружинники были окружены пятью колоннами ордынцев, представляла собой жалкое зрелище. Спастись бегством тогда сумела только половина бойцов, да и то лишь благодаря тому, что побросали оружие, доспехи и пустились вплавь.
К заботам по созданию армии добавлялись еще и хлопоты по розыску Некомата. В кремлевском остроге сидели люди из его костромского дома. В столицу начали прибывать по этапу первые арестованные по Некоматову делу. С ними надо было работать. Плюс организация разведывательной деятельности на территории противника. Поначалу Сашка повесил все эти заботы на воинский приказ, но вскорости сообразил, что непрофильная нагрузка лишь тормозит работу его первого министерства. Пришлось создавать второе — приказ тайных дел.
Матушке Тимофея Марье Ивановне Сашка написал пространнейшее письмо с подробным описанием всего, что случилось с ним и Адашем с той самой минуты, как они выехали за ворота Воронцова. Даже про Вещую Готу и пропавших два года написал, хотя и побаивался, что его сочтут бесстыжим вруном. Своему нынешнему выбору и отказу от миротворческой миссии Сашка уделил достаточно много места, и все-таки, несмотря на это, надежд, что его поймут в Воронцове, было у него немного. Единственное, о чем он не писал в этом письме, — о чувствах к Ольге Тютчевой и своей связи с ней.
Костромское имение Тютчевых он посетил сразу же, как только смог вырваться из города. Печальный, постаревший Епифаний с неизбывной тоскою в голосе поведал новоиспеченному великому воеводе, что Ольга получила от Дмитрия в кормление большое село Тушино и, покинув великокняжеский двор, уехала туда. «Где-то там, — махнул рукой на юг Епифаний, там еще дон [27] такой… Москва называется».
Ответ от Марьи Ивановны Вельяминовой не заставил себя долго ждать. К Сашкиному удивлению, мать не только не корила Тимофея за бездарно растраченное время, за отказ от миротворческой миссии, но и поддержала его решение принять пост великого воеводы, то есть стать прямым противником родного брата. Матушка писала, что очень соскучилась по своему младшенькому, ждет не дождется возможности увидеть его воочию, повзрослевшего, возмужавшего, ставшего большим сановником, как и положено истинному представителю древнейшего рода Воронцовых-Вельяминовых.
27
В старорусском языке так называли любую реку.
Как бы ни был занят Сашка государственными делами, а выкроить время для посещения родового гнезда Вельяминовых посчитал необходимым. Тем более что и Ольга Тютчева обреталась теперь в тех краях. Благо повод подоспел. Адаш собрался туда с инспекционной поездкой. Поехали вдвоем, что называется, частным образом — без сопровождения, без охраны. Теперь, в отличие от своего зимнего пути в Кострому, Сашка с Адашем торопились, да и нынешнее их положение людей чрезвычайно важных для государства обеспечило им зеленую улицу. Лошадей меняли каждые двадцать пять верст, на каждой станции. Причем получали самых свежих и резвых. Обедали еще в Костроме, а утром следующего дня уже подъезжали к ямской станции в большом придорожном селе Мытищи.
— Ну что, государь, здесь перекусим или до дома потерпим? — поинтересовался Адаш, завидев строение ямской станции и трактир при ней. Он зевнул, потянулся до хруста в костях и пошевелил затекшими ногами, пытаясь найти им более удобное положение.
— Да я, видишь ли… К Ольге я хотел сначала заехать в Тушино. Давай возьмем что-нибудь с собой и в дороге перекусим.
— А-а… — понимающе протянул Адаш. — Ну, это дело святое. А где это Тушино? Знаешь?
Сам он отказался ехать к своей Кунице, когда Сашка, став великим воеводой, предложил отпустить его. Сказал: «Вот закончим войну… Годы, правда, бегут, да еще чертова ведьма целых два года из жизни украла…»
— Разберусь, — заверил его Сашка.
Новому ямщику он дал вводную, едва они только выехали со станции:
— Милейший, нам бы надо свернуть с этой дороги. Мы сначала хотели бы заехать в Тушино. Знаешь такое село?
— Ничего не знаю! — завопил ямщик. — У меня следующая станция в Семеновском! Что я вам… Я только в Семеновское и обратно до Мытищ!
Не успел Сашка и рта раскрыть, чтобы пообещать строптивому ямщику щедрую оплату, как раздался спокойный, почти нежный голос Адаша:
— Тебя как зовут, дружок?
— Ну Свибл…
— А бричка эта, стало быть, твоя, Свибл?
— Ну моя…
— А ты, Свибл, только до Семеновского, да?
— Ну да…
— Ты бы, дорогой мой Свибл, хотя бы поинтересовался у смотрителя, кого везти предстоит. Я вот сейчас тебя, Свибл, и бричку твою мобилизую на воинскую службу, и будешь ты у меня не то что в Тушино, а к черту на кулички ездить забесплатно все лето, до самых белых мух.
И хотя в голосе главного воинского проверщика не было и намека на угрозу, но горластый ямщик почему-то сразу же поверил в реальность обещанной ему перспективы.