Время, назад!

Гениальный Идиот

Тот день он помнил отчётливо, как будто всё случилось только вчера. Шинтаро вместе с классом выезжал на урок физкультуры на горнолыжную трассу. Эту практику японские спортивные школы подглядели у своих австрийских коллег – в маленьких альпийских городках школьные уроки физкультуры проводили на трассах, в результате чего уже к окончанию средней школы ученики имели разряды и гоняли на международном уровне. Из них потом вырастали отличные горнолыжники, победители олимпиад и чемпионатов мира.

То, что

горнолыжный спорт не станет его поприщем, Мидорима понял довольно давно, да и его учитель физкультуры тоже – рост Шинтаро существенно превышал средний, что негативно сказывалось на скорости прохождения поворотов. Ему бы больше подошёл баскетбол, но, как сказал учитель, организовывать отдельные занятия только для Мидоримы никто не планировал. Поэтому он занимался вместе со всеми.

За те несколько секунд, что он смотрел на фотографию, Шинтаро успел пережить всё ещё раз, как наяву – неконтролируемый страх от того, что он никак не может затормозить, яркое пятно перед глазами – куртка бросившегося наперерез инструктора, в котором ему теперь явственно представлялся Такао, оброненная им лыжная палка.

Нервно сглотнув, Мидорима оттолкнулся руками от стены и, чуть пошатываясь, отошёл к окну, поправил очки, нервно шаря по закоулкам памяти в поисках так необходимых сейчас подробностей. Догадка промелькнула вспышкой, он резко развернулся, выбежал в коридор и сбежал вниз по ступенькам.

– Что такое, милый? – взволнованно спросила мать, когда Шинтаро в четвёртый раз прошёл мимо приоткрытой двери небольшой гостиной.

– Шин, наверное, нашёл у себя симптом очередной смертельной болезни, – поддразнила с дивана сестра. – Видишь, как он нервничает. Нужно позвонить доктору Накамуре, мама.

– Мама, а где вещи? Вещи из моей комнаты? – поспешно тараторил Шинтаро, проигнорировав колкость Кимико.

– Какие вещи? Мы ничего не трогали в твоей комнате, Шинтаро. – Мать растерянно посмотрела на сына, чуть запрокинув голову. – Ты что-то потерял, милый?

– Вещи, – сбивчиво повторил тот, никак не в состоянии сообразить, как можно объяснить точнее. – Мои старые вещи.

– Он имеет в виду ту рухлядь, которую мы сложили на чердаке, мама, – подсуетилась сестра.

– Это не рухлядь, разумеется, – строго отозвался Шинтаро и тут же побежал вверх по лестнице, перешагивая через ступеньку.

Солнечный свет пробивался через маленькое окно, освещая кружившиеся в воздухе пылинки. Мидорима выпрямился во весь рост, почти задев макушкой потолок, и осмотрелся. Расфасованные в пакеты и коробки и расставленные по углам вещи и в самом деле больше всего соответствовали наименованию «рухлядь». Одно радовало – что всё это не выкинули вовсе. Однако, как теперь найти то, что нужно, на этом неорганизованном складе, оставалось загадкой. Сделав неуверенный шаг в сторону ближайшей объемной коробки, Шинтаро обречённо опустился на пыльный пол, готовясь провести здесь не час и не два.

Успех пришел к нему не сразу, однако то, что это был

успех, было несомненно. Мидорима поднялся, победоносно сжимая в руках горнолыжную палку и безотчётно улыбаясь. Чем она должна была помочь в разгадке тайны он не знал, но найти её было просто необходимо. Он чувствовал. Аккуратно отставил находку в сторону, после чего пришлось потратить немного времени, чтобы привести чердак к первоначальному виду. Затем медленно спустился по лестнице, сжимая в руке трофей, как великую драгоценность.

– Сезон-то ещё не открыт, братец! – Кимико стянула с головы наушники и чуть приподняла брови. – Хотя, может быть, на ледниках…

Мидорима её проигнорировал, решительно направившись в свою комнату и захлопнув дверь. Руки слегка подрагивали, во рту пересохло. Бережно ухватив палку обеими руками, он присел на край кровати и уставился на неё, ища подсказки.

На вид палка была совершенно обыкновенной. Видавшей виды, о чём свидетельствовала кое-где отколотая серебристая краска. Никаких опознавательных знаков, кроме высоты, которая соответствовала ростовке японца немного выше среднего. Такао был как раз чуть выше среднего, но этого было недостаточно, чтобы делать какие-то выводы. Мидорима отложил палку в сторону, сосредоточенно положил руки на колени и бросил взгляд на пришпиленную к доске фотографию.

Всему этому должно было существовать логичное объяснение, разумеется. Например, человек на снимке может быть старшим родственником Такао, скажем, старшим братом или дядюшкой. При определённом раскладе даже отцом, ведь люди в возрасте от двадцати до тридцати пяти, а иногда и сорока мало меняются внешне, особенно, если следят за питанием и регулярно занимаются спортом. Но тогда… Он вскочил и выскочил за дверь. Тогда фамилия Такао должна упоминаться в телефонных справочниках или значиться на почте.

Проверка этих гипотез довольно быстро дала отрицательный результат: среди жителей их городка не значилось ни одного Такао. Раздосадованный Мидорима возвращался домой, мысленно ругая себя за безграничную наивность, совершенно неподобающую работникам умственного труда и будущим учёным, разумеется. С чего он взял, что Такао должен быть из местных? Он мог приехать на заработки, в конце концов. К тому же, кто сказал, что его преследователь назвал настоящую фамилию. Брякнул первое, что пришло в голову, разумеется. А он, Шинтаро, и поверил.

Собственно, кроме фотографии человека, очень сильно похожего на Такао, и горнолыжной палки, которую он обронил двенадцать лет назад, у Мидоримы не было ни одной зацепки. Когда он вернулся домой, уже смеркалось, мама и сестра суетились на кухне с ужином, а отец смотрел по телевизору выпуск вечерних новостей.

– Я достал своё обмундирование, – крикнул он, когда Шинтаро поднимался по лестнице в свою комнату. – Если ты решил снова попробовать встать на лыжи, могу составить компанию.