Время перемен. Том 2
Шрифт:
— Хитрый древний, опять подкинул мне навязчивую идею. Как с тем купцом, как бишь его? Снова ночью не засну.
— Ты не мог заразиться ей от меня. Значит, в тебе это давно тлело.
— Наверное. Я вот тут подумал, сколько всего такого может тлеть в тебе? Сколько накопилось за три с половиной века?
— Не так уж много, — соврал Легат. Ему не хотелось будить старых демонов.
…
Так они прошли деревню, потом ещё одну. Стадо позади каравана всё увеличивалось. Сибальт и ещё двое наёмников по очереди подгоняли животных. Останавливаться приходилось всё чаще —
Сегодня днём легат выгнал посреди поля трёх овец, сказав остальным, что они больные и могут попортить всё стадо. Конечно, предварительно он хорошенько смазал их дёсны отравой. Неделю они не подадут признаков болезни, а за это время их обязательно подберут местные крестьяне и обрекут на смерть свои собственные стада.
«Мы идём зигзагом через всю страну. Зачем?» — вопросил однажды взводный. «Стараюсь посмотреть побольше скотины», — отвечал тогда Александр. Ему не очень-то хотелось посвящать наёмников во все тонкости.
Через пять дней всё стадо за отрядом сменилось полностью. Через восемь — уже дважды. Ему удавалось дурить всех. Любой покупатель смотрит зубы у скотины, и многие делают это в перчатках. Его же перчатки давно пропитались ядом, опасным, но не для людей.
На тринадцатый день до границы оставались сутки. Легат распустил всех животных до единого. На вопрос одного наёмника, не лучше ли было их поубивать и сжечь, древний ответил, мол, болезнь не заразная, и местные вряд ли вообще посчитают это болезнью, но она отразится на чистоте породы в будущем. И поэтому он признал перед всеми, что вложение было неудачным, если не считать тех четырёх баранов, коих они сами съели по пути.
Больше всех плевался Сибальт, который гнал всё это стадо почём зря столько времени, хоть он и не высказал всё открыто, но читалось это по одному-единственному взгляду.
Так, проклиная погоду, паршивые дороги, больную скотину и древнего, что тащил их столько вёрст по этой грязной стране, отряд дошёл до границы с Маунтинвудом и, оставив надежду пройти таможню до темноты, стал лагерем прямо напротив заставы. Пограничники глядели на них с опаской, пока взводный не отправил человека для прояснения ситуации. Ведь, если не собираешься ни с кем воевать, лучше сразу сказать об этом. Сбор солдат у чужой границы всегда выглядит подозрительно.
Дороги в Маунтинвуде оказались лучше грязных тропок Вудвинда, но всё же и не чета трактам Холвинда. С утра устоялся сухой холод, и продержался он до конца их путешествия в столицу, Вышеград. Они больше не заходили в деревни по пути и дошли до города всего за пять дней. В земле им попадалось больше камней, а к концу пути древнему порой казалось, что он снова в Горной стране. Город стоял в огромной долине, у самого подножия гор. То и дело навстречу проезжали телеги, гружёные камнями или углём. Естественно, что с таким обилием камня в краю, городская стена была очень высокой, в шесть-семь этажей. А толщиной в сорок шагов снизу и пятнадцать наверху.
Большие восточные ворота работали только на въезд. Очередь из повозок растянулась на полверсты. В планы древнего не входило такое долгое ожидание. И времени было жалко, и здесь ему выгоднее выпятить свой статус. Он взял с собой взводного, и вместе они поскакали по обочине мимо огромной очереди, из которой на них то и дело смотрели с укором. Легат приосанился, когда подъезжал к стражникам и приготовил бумагу.
Один из стражников постарше, по всему видать, сержант, увидел их и сразу пошёл навстречу. Его лицо было таким, словно он только что вступил в коровью лепёшку:
— Здравствуйте, вас без очереди, да? Мне бы документ глянуть…
Древний отдал бумагу, сержант кликнул солдата и передал тому удостоверяющий патент.
— Не умею читать. Сейчас капитану отнесут, он прочтёт.
Делать было нечего, и все просто ждали.
— Позвольте спросить, вас только двое? — ещё раз окинул их взглядом стражник.
— Нет, — ответил взводный, — Тридцать человек и шесть фургонов. Люди устали, ждать не будут.
— Это вам через очередь продираться? — скорчил он недовольную гримасу, — Ой, чего сейчас начнётся…
— Помочь вы не можете?
— Не велено от ворот отходить.
— Ладно, с народом мы сами разберёмся, лишь бы вы пропустили быстрее.
Вернулся тот, кого отправляли к капитану:
— Велено пропустить легата и всю его свиту.
Сержант кивнул им:
— Если пробьётесь через толпу, задерживать вас не буду.
Легат и наёмник поскакали обратно.
— Убирай телегу, нам проехать надо, — крикнул Байл тому, кто был ближе всех к каравану.
Человек устало посмотрел на взвод позади и стал съезжать на обочину.
Однако, уже следующий заартачился:
— Чегой-то я должен уступать дорогу каким0нито чужакам?
Ещё трое местных в поддержку встали позади него, и лишь один его спутник с явным сомнением смотрел на происходящее.
— Убирай, — спокойно повторил Байл.
— И не подумаю.
Командир наёмников нахмурился и посмотрел на огромную очередь, медленно спешился, вытащил из-за ремня конный хлыст и три раза сильно ударил местного заводилу. Лицо его при этом не выражало никаких эмоций, лишь глаза горели стальным блеском. У наглеца тонкой струйкой потекла кровь из-под уха, он согнулся и закрылся руками, а Байл размахнулся опять.
— Не надо, мы сейчас уберём, — тот, кто стоял в стороне, принялся отводить лошадей с дороги.
Его примеру последовали и остальные: представление собрало немало зрителей. Наёмники свободно двинулись вперёд, но ближе к концу очереди снова произошла стычка. В этот раз народу, что не хотел их пропускать, было гораздо больше. Они издалека смотрели, как караван древнего пропускают остальные, и, казалось, злились тем сильнее, чем больше человек освобождало дорогу.
— Не хотите добром пропустить? — без особой надежды спросил их старший наёмник.