Время прощаться
Шрифт:
— Что-что? Я не гей.
— Я этого не говорила… а впрочем, неважно.
Несмотря на то что этот мужчина настоящий неандерталец, Дженна, похоже, заинтересовалась.
— А если вдруг ко мне привяжется дух, он будет подсматривать, как я моюсь в душе?
— Сомневаюсь. Когда-то они тоже были людьми и понимают, что такое личная жизнь.
— И что тогда веселого в том, чтобы быть духом? — бормочет себе под нос Верджил.
Мы переступаем через цепь, натянутую у ворот, и по молчаливому согласию направляемся в заповедник.
— А я не говорила, что быть духом — весело. Большинство встреченных мною духов были не слишком счастливы. Они чувствовали,
— Вы хотите меня убедить, что у парня с нездоровым любопытством, которого я арестовал в туалете автозаправки, в жизни после смерти взыграет совесть? Удобно устроились.
Я оглядываюсь через плечо.
— Иногда душа не ладит с телом. Разрешение этих противоречий и есть проявление доброй воли. Этот парень, скорее всего, прибыл на землю не для того, чтобы подсматривать за другими в туалетной кабинке автозаправки, но случилось так потому, что с его эго приключился нарциссизм или еще какая-то дрянь, пока он был на земле. И несмотря на то, что душа кричала ему: «Не смей подглядывать!» — тело говорило: «Ничего не поделаешь, приятель». — Я раздвигаю высокую траву, вытаскиваю камыш, который застрял в бахроме моего пончо. — Так же происходит и с наркоманами. И с алкоголиками.
Верджил резко поворачивает.
— Я туда пойду.
— Если честно, — говорю я, указывая в противоположном направлении, — у меня такое чувство, что нужно идти сюда.
Никакого чувства у меня, конечно, нет. Просто этот Верджил ведет себя как настоящий козел, и на то, что он называет «черное», мне тут же хочется сказать «белое». Он уже мысленно осудил меня и привел приговор в исполнение, что заставляет меня поверить: Верджил точно знает, кто я, и помнит дело сына сенатора Маккоя. Откровенно говоря, если бы не стопроцентная убежденность, что есть весомая причина для моего нынешнего пребывания рядом с Дженной, я бы сломя голову побежала через заросли к машине и рванула домой.
— Серенити! — окликает Дженна, потому что ей хватило здравого смысла последовать за мной. — Что вы там рассказывали о теле и душе? Это справедливо и для тех, кто совершил дурные поступки?
Я смотрю на Дженну.
— Что-то подсказывает мне, что это не праздное любопытство.
— Верджил подозревает, что истинная причина маминого исчезновения кроется в том, что именно она убила смотрительницу заповедника.
— Мне казалось, это был несчастный случай.
— Так тогда решила полиция. Но, как я понимаю, у Верджила так и осталось несколько вопросов без ответов — а мама исчезла из больницы до того, как у него появилась возможность их задать. — Дженна качает головой. — В отчете патологоанатома сказано, что причиной смерти стала черепно-мозговая травма в результате нападения слона. А если эту травму нанес человек? А уже потом слон потоптался по телу мертвого человека? Можно ли это выяснить?
Я не знала. На этот вопрос должен ответить Верджил, если нам удастся все-таки найти друг друга в лесу. Но меня совершенно не удивило то, что за женщину, которая так сильно любила слонов, как мама Дженны, могло заступиться одно из ее животных. О чем говорят любители животных из «Рейнбоу бридж»? Именно об этом. Случалось, что мне говорили те, кто уже ушел в потусторонний мир, что в мире живых у них остался не любимый человек, а собака, лошадь, а однажды даже тарантул.
Предположив, что смерть смотрительницы заповедника не несчастный случай, что Элис, возможно, жива и находится
— Ты все равно хочешь найти мать, даже если она совершила убийство?
— Да. Потому что тогда я, по крайней мере, буду знать, что она все еще жива. — Дженна садится прямо в траву, которая доходит ей до макушки. — Вы пообещали мне, что скажете, когда узнаете, что она умерла. Но до сих пор не сообщили, что она мертва.
— Понимаешь, я пока не получила от ее духа никакой весточки, — отвечаю я. Но не уточняю, что причина может крыться не в том, что ее мама жива, а в том, что я — халтурщица.
Дженна начинает пучками рвать траву и сыпать себе на голые колени.
— И вы не обижаетесь? — спрашивает она. — Такие, как Верджил, считают вас сумасшедшей.
— Меня и похуже называли. Кроме того, ни один из нас не узнает, что прав, пока мы оба не умрем.
Она размышляет над моими словами.
— Мой учитель математики, мистер Аллен, сказал: когда человек — точка, все, что он видит, — это точка. Когда человек — линия, все, что он видит, — это линия и точка. А если человек трехмерный, он умеет видеть в трех измерениях — и линии, и точки. Если мы не умеем видеть четвертое измерение, это не значит, что его не существует. Может быть, мы просто до него еще не доросли.
— Ты умна не по годам, девочка, — замечаю я.
Дженна втягивает голову в плечи.
— А те призраки, которых вы встречали раньше… Как долго они не уходят?
— По-разному. Они двигаются дальше, как только завершают свои дела.
Я знаю, о чем она спрашивает и почему. Не люблю развеивать еще один миф о жизни после смерти. Люди всегда думают, что после смерти встретятся со своими родными и будут вечно вместе. Знаете, что я вам скажу: на самом деле все не так. Загробная жизнь — это не просто продолжение жизни на земле. Вы со своим любимым покойным мужем не продолжите с того места, где расстались, — решать кроссворд за кухонным столом или спорить о том, кто допил молоко. Возможно, иногда так и случается. Но только не так уж часто: покойный муж, может быть, пошел дальше, переместился на другой уровень развития души. Либо же именно вы духовно более развиты и пройдете мимо него, пока он будет размышлять о том, как проститься с этой жизнью.
Когда ко мне обращались клиенты, все хотели услышать от своих умерших близких: «Я буду ждать тебя на небесах».
В девяти случаях из десяти они слышали: «Больше ты никогда меня не увидишь».
Девочка, казалось, сморщилась, съежилась.
— Дженна, — лгу я, — если твоя мама умерла, я об этом узнаю.
Гореть мне в аду, потому что я зарабатываю на жизнь, обманывая клиентов, которые до сих пор полагают, что у меня есть Дар. Но сегодня я точно обеспечиваю себе место в первом ряду в представлении одного актера в театре Люцифера, заставляя этого ребенка верить в себя, когда я сама в себя не верю.
— Эй, вы двое! Вы уже закончили со своим пикником? Или я один должен тут бродить и искать иголку в стоге сена? Нет, поправочка, — говорит Верджил. — Не иголку. От иголки хоть какая-то польза.
Он возвышается над нами, уперев руки в бока и сердито хмуря брови.
Возможно, я здесь не только из-за Дженны. Может быть, я здесь из-за Верджила.
Я встаю, пытаюсь оградить себя от цунами негативных эмоций, которые он излучает.
— Вероятно, если вы отбросите предубеждения, то найдете что-то неожиданное.