Время спать
Шрифт:
— Ле Тиссье.
— Не важно.
— Тогда идем на футбол.
— Да, договорились.
Так и сказала. Сугубо прозаичное «договорились», вполне соответствовавшее ошеломляющей рациональности доводов. Удивительно, но прозвучало это весьма естественно. Иногда женщины сразу дают понять, что в сексуальном плане тебе здесь ничего не светит. Но таким образом они хотя бы признают, что эта тема вообще всплывала. Дина пошла еще дальше: похоже, она никогда не сталкивалась с тем, что у мужчины, который куда-то приглашает женщину, могут быть некоторые скрытые намерения. Моя похоть даже не оказалась запертой в клетке, ее просто не замечали; если сравнивать с политикой, то она была Ираком, а моя похоть — Израилем.
Я зайду за ней завтра в половине второго. Что говорить Бену с Элис, что говорить ей — над этим я и ломал голову. Снимая повязку, вижу, что ручку яркости в окне кто-то выкрутил до предела. Вытаскиваю беруши и жду последнего удара природы, жду полного разгрома. Вот и он.
А вы знаете, каково это: ненавидетьпение птиц по утрам?
8
Я стучу в дверь. У Бена с Элис нет звонка, но есть дверной молоток в виде львиной головы. Он такой массивный, что невольно боишься, сильно ударив, разнести дверь и влететь в прихожую, пробив при этом пол. Возможно, это главная беда их района. Зато дверной молоток только добавляет моменту торжественности. Бум! Бум! И тишина. Затем до меня доносится странный звук — будто кто-то книгу пролистывает, — но постепенно он превращается в нечто более понятное — в звук шагов. Что ж такое? Ну почему все вдруг оказывается сценой из фильма ужасов, где герой ждет под проливным дождем у ворот замка? Дверь открывается нарочито медленно, со скрипом, будто стоящему за дверью нравится этот протяжный скрип. Когда она совсем открывается, то передо мной, как ни странно, оказывается не горбатый слуга-мутант, а самая красивая женщина в мире.
— Привет, — здороваюсь я.
Потом добавляю, изображая из себя ковбоя:
— А я за тобой, сестрица.
Зачем я это сказал? Это ж бред. Иногда бывает, что я лежу ночью в кровати и просматриваю сводку личных происшествий за день; и если вспомню, что сказал что-то невпопад, то меня может бросить в дрожь от отвращения — будто водки хлебнул. Однако на этот раз меня бросило в дрожь тут же — еще до того, как вырвалась эта «сестрица». Такой уж у меня мозг: он осуждает, но не приговаривает.
Элис, слава богу, не обижается. По крайней мере, не захлопывает дверь перед моим носом. Но смотрит она как-то подозрительно, и я думаю, что дело не только в глупой шутке.
— Привет, Гэйб, — говорит Элис. — Заходи.
Она поворачивается — как смотрится ее задница в этих белых брюках! — и идет в гостиную. Я иду за ней, и когда захожу в комнату, то и Бен, и Элис, и Дина глядят на меня так, что возникает ощущение, будто я попал на заседание комитета Маккарти и меня сейчас обязательно в чем-нибудь обвинят.
— Привет, Гэйб, — здоровается Бен.
Вид у него неловкий. Дина ничего не говорит, просто кивает. Господи, как все непросто. На ней красная блестящая маечка чуть ниже талии и розовый мохеровый кардиган.
— Предвкушаешь футбольный праздник? — интересуюсь я.
— Не особенно.
— Дина, ну что за отношение? Я думал, что увижу тебя в полном обмундировании — с шарфом, как положено.
— С каким шарфом? Сейчас не так уж и холодно.
Элис смеется.
— Дина, — объясняет она, — на стадионах люди носят шарфы в любую погоду. Речь идет о клубных шарфах.
— А-а, — говорит Дина таким тоном, будто она все-таки не поняла, о чем речь, но развивать эту тему не хочет.
— А вот красная маечка… — пытаюсь объяснить я.
— Чего? — возмущается Дина, опуская забрало.
— «Барнсли» играет в красной форме…
— Ну?
— А мы будем сидеть в секторе болельщиков «КПР».
— Ну и что с того?
— Не волнуйся, Габриель, — смеется Бен. — Думаю, у Дины на лице будет написано, насколько ей все это по барабану, так что никто не примет ее за болельщицу «Барнсли».
Дине явно не нравится быть исключением из правил.
— Знаешь, — встает она, — если все это так важно, то я просто пойду и переоденусь.
— Не надо, — пытаюсь удержать ее, но не успеваю. Она уходит.
Если внешне они с Элис отличаются лишь слегка, то в психологическом плане между ними пропасть. Куда делся ген спокойствия? Когда мы познакомились, она не была так взвинчена.
— Не беспокойся насчет Дины, — успокаивает меня Элис. — Действительно, такое впечатление, будто ее все бесит. На самом деле бесится она из-за того парня.
Она встает и идет вслед за Диной. Судя по звуку шагов — в комнату для гостей. Оглядываюсь. Бен пристально смотрит на меня.
— Что? — не выдерживаю я.
— Я с мамой вчера разговаривал.
В животе такое ощущение, как будто я ехал в машине на большой скорости и налетел на кочку.
— Чудесно. Я тоже с ней разговаривал.
— Знаю.
— Ну и как мама?
— Она ненормальная.
— Не сомневаюсь.
— Она, похоже, уверена… — Бен умолкает на секунду, ожидая моей реакции на то, что он скажет (а если я догадаюсь, то это докажет мою вину); я сохраняю каменное выражение лица, — что ты уже ужинал с Диной.
— Что? — удивляюсь я.
Моей маме даже ложь обязательно надо приукрасить. Она говорит, что хочет. Что хочет, то и говорит.
— Похоже, она неправильно меня поняла. Я сказал, что ужинаю с ней сегодня. А она, наверное, поняла «сегодня» в широком смысле этого слова.
— Это как?
— В смысле, «наше время», «сегодняшний день». Например, можно ведь сказать: «Сегодня люди живут иначе, чем сто лет назад».
— Она не дура.
— Что, прости?
— Ты достал, Габриель, — не на шутку злится он. — Сколько можно так к ней относиться? Ты даже слушать ее не желаешь.
— Это ты назвал ее ненормальной.
— Да, она ненормальная. Но и ты тоже. Как бы то ни было, она заявила, что ты уже похвастался ей состоявшимся ужином с Диной. Но не сказал, что Дина — сестра Элис.