Время таяния снегов
Шрифт:
В конце первой недели, в пятницу, Василий Львович Беляев начинал курс чукотского языка. Кроме Ринтына и Кайона, чукотским языком должны были заниматься Петр Кравченко и Наташа Божко, ленинградка, почему-то избравшая своей специальностью чукотский язык.
Для такой малочисленной группы отвели самую крошечную аудиторию, в одно окошко, выходящее во двор.
Ринтын с интересом ждал занятий. Несколько лет назад он с удивлением узнал, что и его родной чукотский язык, оказывается, тоже имеет свою грамматику. Раньше Ринтын был убежден, что грамматики могут быть лишь у чужих языков, у родного – к чему? Ведь это то, что знаешь с детства, чуть ли не с самого рождения.
С русским языком Ринтын познакомился задолго до школы. Поначалу он “играл в русских” со своими сверстниками, “разговаривал”, повторяя звуки, которые слышались ему в речи работников полярной станции, торговой базы, школьных учителей. Он очень хорошо помнил время, когда знал всего-навсего десяток русских слов, но назвать мгновение, когда русский язык стал для него таким же родным, как и чукотский, не мог. Это вошло в его жизнь так же естественно, как в жизнь его родичей – рульмоторы, настоящий хлеб из муки, умение решать государственные дела.
Василий Львович первое занятие начал с рассказа о том дне, когда Ринтын пошел в школу, сказал о том, что Кайон и Ринтын – сверстники чукотской письменности, которая создавалась при ближайшем и непосредственном участии знаменитого языковеда, этнографа и писателя Владимира Германовича Тана-Богораза.
Изучением чукотского языка занимались в России издавна. Первые чукотские слова были записаны миссионерами, потом участниками экспедиции Норденшельда, а в 1898 году переводческой комиссией миссионерского общества в Казани был издан первый русско-чукотский словарь.
Василий Львович написал на доске слово “тымэйнылевтыпыгтыркын”.
– В этом слове,– объяснил он,– заключены почти все особенности структуры чукотского языка. Одно это слово переводится на русский язык целым предложением: “У меня очень сильно болит голова”. А между тем в чукотском языке эта целая фраза заключена в одном слове. Вот почему чукотский язык относится к инкорпорирующим языкам, то есть к языкам, включающим…
В перерыве Василий Львович поинтересовался, как живут Ринтын и Кайон.
– Деньги-то у вас есть? – спросил он.
– Есть еще,– ответил Ринтын.– До стипендии хватит.
– Если что – не стесняйтесь, обращайтесь ко мне. Я узнавал в деканате: скоро вас переведут на полное государственное обеспечение. Но есть еще одна возможность заработать – переводы. В Учпедгизе имеется чукотская редакция. Вы там можете выбрать себе из списка книгу и перевести на родной язык.
– А сумеем ли мы? – усомнился Ринтын.
– Ты же работал в газете, переводил статьи на чукотский язык,– напомнил Василий Львович.
– То газета, а тут художественная литература…
– Попробуйте,– сказал Василий Львович.– Если что – помогу.
Через несколько дней Ринтын и Кайон отправились в издательство. Издательство находилось в большом здании напротив Казанского собора. На крыше блестел хрустальный глобус. До революции в этом здании помещалась всемирно известная фирма “Зингер”, чьи швейные машины доходили даже до Чукотки. Об этом им рассказал Василий Львович.
Ринтына и Кайона встретили приветливо. Ринтын остановился на книге Чарушина о животных, а Кайон взял повесть Гайдара “Чук и Гек”. Ребята подписали договоры, и приветливая женщина сказала, что через две недели они могут прийти в кассу издательства и получить аванс.
Вернувшись в общежитие, они тут же засели за работу. Ринтын увлекся и довольно быстро покрывал аккуратным и четким почерком страницу за страницей. Ему было приятно, когда чужие слова под его пером становились как бы собственными, и в ушах звучала родная, так долго не слышанная речь.
У Кайона, видимо, перевод шел туго. Он пыхтел, что-то бормотал, потирал лоб кулаком и искоса поглядывал на Ринтына.
Ринтын отложил свою работу.
– Что у тебя не ладится?
– Вот тут есть слово “чудак человек”,– ответил Кайон,– не могу перевести.
Ринтын задумался: действительно, как это сказать по-чукотски – чудак человек? Немного сумасшедший человек? Необыкновенный человек? Слегка отличный от других человек? Интересный человек?
Ринтын произносил вслух эти слова, а Кайон отмахивался:
– Все это не то, я их пробовал.
Кое-как общими усилиями перевели это слово так, что объяснение чудака человека заняло целый абзац.
– Ты знаешь, Ринтын,– заметил Кайон,– у меня получается больше, чем на русском языке.
Ринтын подсчитал у себя и обнаружил то же самое.
– В пекарском деле это называется припек,– сказал он другу.
– Это хорошо или плохо? – озабоченно спросил Кайон.
– Не знаю,– пожал плечами Ринтын.
Ребята получили аванс и растерялись перед такой кучей денег.
– Какие мы богачи! – сказал Кайон.– Пальто можно купить!
Пошли покупать пальто, но по дороге завернули в галантерейный магазин. Обзавелись запасом пуговиц на несколько лет вперед, носовыми платками и купили по полевой сумке. Потом Кайону понравился саквояж, а Ринтыну красивый чемодан из черного дерматина с блестящими никелированными замками. На пальто денег уже не хватило. А тут на глаза попалась витрина с музыкальными инструментами.
– Знаешь, Ринтын,– проникновенным голосом произнес Кайон,– я всю жизнь мечтал иметь балалайку. Когда еще представится возможность купить? А?
– Зайдем,– решительно сказал Ринтын.
Купили балалайку.
На улице Ринтын спросил Кайона:
– Играть умеешь?
– Научусь,– храбро ответил Кайон.
К вечеру, обойдя почти все магазины на Невском проспекте, увешанные покупками Ринтын и Кайон сели; на трамвай где-то у Московского вокзала и отправились домой. Через плечо у Ринтына болтались длинные резиновые сапоги. Когда он плавал матросом на шхуне “Касатка”, такие сапоги были только у капитана Эрмэтэгина. Кайон нес в одной руке балалайку, в другой – саквояж, заполненный разными вещами, среди которых было два бритвенных прибора: сначала он купил металлический, потом ему понравился пластмассовый.