Время таяния снегов
Шрифт:
Вскоре кончился срок пребывания в доме отдыха. Кайон уехал под Выборг в спортивный лагерь, а Ринтын вернулся в Ленинград.
12
Жизнь в летнем городе оказалась трудной. Теплом несло не только с белесоватого от зноя неба, но и от каменных стен зданий, от нагретого асфальта. В поисках прохлады Ринтын уходил в городские парки, сидел с книгой под тенью деревьев. Из большого сада возле Адмиралтейства был хорошо виден Исаакиевский собор.
Глядя на его блестящий купол, Ринтын невольно задумывался о первоначальном назначении этого огромного здания, в котором сегодня маятник Фуко доказывал вращение Земли. И вообще эти пышные церковные здания возбуждали у него любопытство, хотя во многих из них, как он знал, давно не проводились богослужения.
В Казанском соборе помещался музеи истории религий, директором которого до самой своей смерти был знаменитый этнограф и писатель, автор первого чукотского букваря Владимир Германович Тан-Богораз; во многих других церквах устроили какие-то склады, базы. В высокие двери въезжали автомобили.
Действующих церквей в Ленинграде совсем немного, и Ринтын долгое время не замечал их, пока не увидел толпу возле храма на Смоленском кладбище.
При приближении к церкви у людей даже лица менялись, головы вбирались в плечи. Некоторые еще издали начинали истово креститься.
Боги не занимали много места в жизни Ринтына, хотя он столкнулся с ними еще в детстве. Дядя Кмоль считал себя не чуждым способности общаться с невидимым миром могущественных помощников и врагов, которые вызывались во мраке полога в случае необходимости. Изображения некоторых добрых помощников находились в яранге. Они занимали место почетных членов семьи, и поэтому обращение с ними было соответственное: их кормили, когда в яранге была еда — в дни, когда дядя Кмоль приходил с моря отягощенный добычей: лахтаком, нерпой, белым медведем, а летом моржатиной или китовым мясом. В голодные месяцы и годы боги стойко переносили лишения вместе с людьми, и лишь тогда, когда охотник собирался в море, им отдавалось последнее. Чудом сохранившийся кусочек жира размазывали по деревянным губам бога, и детишки завидовали закопченному идолу и облизывались, глядя на его лоснящееся и сытое бесстрастное лицо. Дядя Кмоль, прежде чем уйти в море, подходил к тыльной стороне яранги и разговаривал с могущественным талисманом — изображением касатки из твердого заморского дерева. Он просил бога сделать так, чтобы в черной воде разводья показалась нерпичья голова. "Остальное я сделаю сам, — говорил дядя. — Пусть только она покажется". Все долгие часы, пока дядя Кмоль был в море, тетя Рытлина то и дело обращала взор к богу и просила его послать удачу.
Если охота была удачной, боги пировали. Их мазали кровью и жиром в таком изобилии, что за толстым слоем застывшего жертвенного угощения скрывались суровые черты божественного лика.
Но им приходилось худо, если охотник возвращался с пустыми руками. Укор, а иногда и проклятия обрушивались на бедных идолов. На них смотрели с презрением, обделяли пищей и сравнивали с самыми низкими и бесполезными членами человеческого общества. Беда, если хозяин богов оказывался горячим и скорым на руку, — он бил священные лики и топтал ногами.
Став коммунистом, дядя Кмоль пренебрегал помощью богов. Но окончательно расстаться с ними не мог. Переселяясь из яранги в деревянный дом, он тайком перетащил в новое жилище самого сильного домашнего бога — почерневшую фигурку белого медведя — и спрятал его за портретом Ленина. Туда же перекочевали закопченные, почти игрушечные лук и стрелы, обладающие чудодейственной силой.
Когда однажды Ринтын заболел, в ярангу пришла шаманка Пээп. Она бормотала бессмысленные и бессвязные слова, потом в исступлении стала выкрикивать: "Ты, стрела! Кусок дерева, отделанный великим Вороном и заостренный застывшей моржовой соплей!.. Стремительная и быстрая, летящая и поражающая… Ты подобна морскому зверю касатке-иныпчик! Воздух для тебя словно вода для нее!.. О кэле, злые духи, страшитесь!"
Голос Пээп дрожал, как натянутая на ветру нерпичья кожа. На веках закрытых глаз старухи выступили мелкие капельки пота, желтая пена изо рта падала хлопьями на пол…
Словом, боги в яранге дяди Кмоля должны были быть на равной ноге с людьми, почти членами семьи, иначе они теряли свое значение и не могли оказывать настоящую помощь людям.
Здесь же бог был возвышен до неба, и дом молитвы строился выше всех других зданий, где жили обыкновенные люди. Крыши этих домов были куполообразными, как яранги, увенчанными золотыми крестами, обращенными в сторону восхода солнца. Должно быть, люди рассуждали так: чем выше будет храм и крест, тем слово, обращенное к богу, дойдет быстрее. Это соображение не лишено простой житейской логики.
На Смоленском кладбище церковь была сравнительно небольшая, но вокруг нее всегда царило оживление. Ринтын никак не решался войти внутрь. Он уважал чувства тех, кто нес свои горести и заботы в полутемную широкую дверь. Среди старух и стариков встречались совсем еще молодые люди.
Долго он набирался храбрости, прежде чем вошел в церковь. Согбенная старушка у дверей, одетая во все черное, шепнула ему, чтобы он снял кепку.
Откуда-то сверху лился дневной свет, смешиваясь с мерцанием множества свечей и блеском электрических лампочек. Вдали стоял священник в торжественном облачении и размахивал дымящимся кадилом. Другой стоял спиной и читал книгу. Пахло жженой корой и горелым салом свечей. С полутемных тусклых икон смотрел слегка раскосый человек, напоминающий ратмановского эскимоса. Светлый нимб вокруг головы напоминал меховую опушку малахая. Это было изображение Христа, как догадался Ринтын. Он видел его на картинах Эрмитажа, в Русском музее. Он всегда был разный, непохожий сам на себя. В его облике не было ничего божественного, чех Иржи и нанаец Черуль имели куда более внушительное телосложение. Если бы цирковому режиссеру Янковскому предложили для парада дружбы народов Христа, он бы крепко задумался и если бы согласился, то поместил бы бога в середину колонны, как чукчу Кайона.
Хор пел торжественно и печально. В голосах поющих слышались обыкновенные человеческие чувства: печаль, радость, забота и горе. Священник часто перебивал поющих и читал по большой книге, укрепленной перед ним на деревянной подставке. Молящиеся повторяли вслед за ним слова, падали на колени и истово крестились.
Великолепие внутреннего убранства храма, торжественный хор, многозначительность заклинаний священника — все это свидетельствовало о могуществе бога. Никакого сравнения с домашними богами в яранге дяди Кмоля, где с ними разговаривали, как с обычными людьми. Правда, отдаленное сходство все же было: и там и тут беседа с богом велась на малопонятном языке.
Ринтын прислушался: кое-какой смысл ему удалось уловить, так как весь прошлый год он изучал древнерусский язык, на котором произносились молитвы. Его поразила незначительность и мелочность просьб. Люди просили хлеба, здоровья, каких-то мелких услуг и больше всего покоя и хорошего настроения умершим. Все это так не вязалось с пышностью, великолепием и могуществом бога.
И ему подумалось: будь он верующим, уж он постарался бы выпросить у бога чего-либо более существенного: бессмертия, какой-нибудь волшебный дар, счастья для всех людей, побольше тепла для холодных краев, прохлады там, где люди томятся от жары, вдоволь еды голодающим… Мало ли что есть такого, о чем мечтает большинство людей на свете!
Ринтын вышел на свежий воздух.
Сделал ли открытие Ринтын, но он с удивлением думал: к чему все боги, если желания людей так ничтожны и осуществимы при малом напряжении собственных сил? Зачем искать помощи на небесах, когда человек гораздо сильнее и способен на большие чудеса, чем боги?
13
У главного здания университета стояла машина. Женщины грузили узлы, чемоданы и громко переговаривались. Вокруг с хмурым видом ходил лаборант Зайцев.