Время таяния снегов
Шрифт:
Такое часто бывало с ним: когда долго смотришь на картину, в воображении неподвижные фигуры оживают и слышишь даже звуки или слова разговора. Картинка на обложке книги доносила до берега Берингова пролива далекое «ура» в честь Великой Октябрьской социалистической революции. Когда стоишь на мысе Дежнева, детский глобус обретает размеры и реальность земного шара: две его половины — Азиатский материк и Америка оказываются на расстоянии человеческого взгляда.
И теперь, когда Ринтын стоял под аркой Главного штаба, далекое прошлое становилось близкой реальностью, и
Под аркой проходили люди. Они шли обычные, будничные, с заботами, наверное, совсем несоизмеримыми с теми, с которыми отсюда к Зимнему пошли осенней ночью рабочие, матросы и солдаты Петрограда.
Потом Ринтын садился на трамвай и ехал наугад до кольца. Трамвай громыхал по мостам, мимо глухих деревянных заборов, за которыми виднелись закопченные остатки разрушенных стен… Или вдруг в ровном ряду домов открывался пустырь…
Трамвай привозил Ринтына на окраину города. Здесь кончался асфальт, а дальше шла припорошенная серым снегом земля. Кое-где торчали редкие деревья, кусты, утопали в сугробах маленькие деревянные дома.
Ринтын выходил в открытое поле и шагал прочь от трамвайной линии, вдыхая пахнущий снежной сыростью воздух. Он представлял себе, что идет по тундре или по замерзшему морю мимо торосов. Иногда впереди мерещилось разводье с исходящим от воды паром…
Город был велик. Куда бы ни поехал Ринтын, каменные громады домов тянулись на десятки километров, всюду высились заводские корпуса с красными кирпичными трубами.
Длинные каменные или металлические заборы возбуждали любопытство и заставляли Ринтына подниматься на цыпочки, чтобы краем глаза увидеть заводской двор, попытаться разглядеть хоть что-нибудь за подслеповатыми, отсвечивающими радугой стеклами цехов. Слово «завод» Ринтын прочитал еще в букваре. Оно стояло под рисунком, изображающим длинный ряд станков. А тут заводы были совсем рядом, за невысокими заборами.
Скитаясь по городу, Ринтын побывал возле знаменитых промышленных гигантов Ленинграда — завода «Электросила», Кировского, Невского машиностроительного. Он знал их раньше: читал о них в книгах или в газетах.
Он видел рабочих, которые входили в проходную хозяйской походкой, и завидовал им, потому что чувствовал: нет большей гордости, чем гордость тем, что человек своими руками умеет делать полезные для людей вещи.
Возле завода «Севкабель» на Васильевском острове какой-то парень подошел к Ринтыну и осведомился:
— Что это вы тут разглядываете?
— Извините, — смутился Ринтын, — мне просто интересно. Я никогда не бывал на настоящем заводе.
— Откуда вы? — спросил парень.
Ринтын назвал себя, сказал, что учится в университете.
— А-а, — понимающе протянул парень, и вдруг в его глазах мелькнул озорной огонек. — Комсомолец? — быстро спросил он.
— Да, — ответил Ринтын.
— Билет с собой?
Ринтын полез в карман и вытащил комсомольский билет. Парень схватил его за руку и потащил за собой в проходную.
— В комитет комсомола идем! — крикнул он женщине в черной шинели, перепоясанной толстым армейским ремнем с кобурой.
Женщина глянула на Ринтына, на комсомольский билет и пропустила.
На заводском дворе высились штабеля слитков. Свинец, цинк, олово, бронза… Парень хозяйским жестом обвел заводской двор со всеми его богатствами и сказал:
— Все это материал для провода и оболочек кабелей. Вон там у нас хранится готовая продукция, — парень показал на огромные катушки с намотанным на них черным кабелем, похожим на толстую моржовую кишку.
— Послушайте! — Ринтын остановился и взволнованно, сбивчиво стал рассказывать о том, что много лет назад он видел точно такую же катушку в родном Улаке, когда в яранги проводили электрический свет. — Я даже очень хорошо помню эти большие буквы на деревянной катушке: "Севкабель"!
— Что вы говорите! — удивился парень. — Вот это здорово! Выходит, мы с тобой давние знакомцы. Меня зовут Иван, а по фамилии Яковлев. А тебя? Анатолий Ринтын? Отлично! Знаешь что, откровенно тебе скажу, ты меня просто тронул, — сказал парень. — К нам разный народ приезжает. Иностранные делегации. Мы ведь и за границу нашу продукцию отправляем. А вот в такую даль, на Чукотку, об этом я даже и не думал…
Яковлев провел Ринтына в один из цехов. Под высокими закопченными сводами стоял грохот. Яковлев подошел к старому рабочему, видно бригадиру, и что-то прокричал ему в ухо. Должно быть, о Ринтыне. Старик искоса посмотрел на гостя и кивнул.
Из прокатного стана, извиваясь, выползали огненные змеи. Рабочие подхватывали их длинными щипцами и отправляли обратно. Змеи становились все тоньше и тоньше, пока не превращались в длинные стержни цветного металла.
— Из таких заготовок потом получаем провод! — прокричал Яковлев в ухо Ринтыну. — Ну, а теперь извини, друг, мне самому пора на работу.
Ринтын и Яковлев вышли из цеха и направились через просторный заводской двор к проходной.
— Большое вам спасибо, — благодарил Ринтын парня. — Вы мне такое показали! Я давно мечтал побывать на настоящем заводе, познакомиться с настоящим рабочим.
— Да чего там! — смущенно бормотал Яковлев. — Вкалываем. По-нашему, значит, работаем. А вот то, что наш кабель есть в вашем селении, — вот это здорово! Подумать только, на самом краю нашей советской земли, где-то в Арктике. Здорово! Ну, будь!
Ринтын постоял немного и медленно пошел по Большому проспекту Васильевского острова в общежитие.
В прогулках по городу часто встречались дворники. В большинстве своем это были еще не старые женщины с печальными глазами. Они жили в подвальных квартирах, и вечерами их окна светили в ноги прохожим.
В метельные дни дворники выходили с большими лопатами сгребать сугробы. Снег в городе был серый, рассыпчатый, перемешанный с грязью ногами прохожих и колесами автомобилей. Обитые по краям жестью фанерные лопаты резко скрежетали по мерзлому асфальту. Гнулись спины женщин, гнулась фанера, а мимо торопливо шли прохожие, обходя кучи снега.