Время тяжелых ботинок
Шрифт:
– Не пойму я тебя, Шмель, загадками говоришь, непонятками. Скажи прямо, чё там тебе наболтали в твоём автосервисе?
Пошевелился Тыра. Он воздушным шариком надул слюну, и она лопнула. Тыра тут же проснулся – аж вздрогнул, как будто приснилось что-то страшное.
– Пацаны… налейте, – это были его первые слова.
– Тыра, братан, с добрым утром! – Шмель встал, чтобы быть готовым к обострению ситуации.
Если что – убить его не дадут люди Кинжала, они тут неподалеку. Но эти двое считались у Ржавого лучшими бойцами, с ними надо осторожней, без пик и стволов не ходят.
– Тыра, нам тут предъява, – рыжий Хвощ резво вскочил, сделал пару приседаний, несколько резких кругов руками. Разминается, – правильно понял Шмель. Значит,
Кинжал не ошибся в своих подозрениях и уже об этом знает.
– Какая ещё предъява? – прогудел Тыра из-за кустов, пуская под соседнюю берёзу мощную струю.
– А такая, – отбросил дипломатию Шмель. – Бабла срубили, а с другом поделиться не хотите. Я ж вам не чужой. Кто вас после отсидки Ржавому рекомендовал – разве не я? А когда у тебя, Хвощ, мать заболела, – кто дал на лекарства?
– Я с тобой, братан, рассчитался до последнего цента! – возмутился Хвощ.
– Дело не в этом, – Шмель давил дальше, – а в том, что до сегодняшнего дня мы были три товарища. И что теперь, из-за свалившегося на вас бабла – дружба врозь? Так получается?
Хвощ стал прикидывать. Они заработали по тысяче долларов. Если поделиться со Шмелём, каждому останется чуть больше шестисот пятидесяти. Не-ет, так он несогласный – так ему не надо. Что же получается – была «штука»… Не-ет, так он несогласный.
– Объясни толком, чё ты хочешь? – наконец стал въезжать в ситуацию и Тыра. Ума он был не ахти какого, но за свой интерес проломил бы голову собственной бабушке.
Шмель старался на месте не стоять. Хвощ был отличным метателем ножей и свой коронный, охотничий всегда носил с собой. Вот и сейчас – они же на рыбалке! – опасный предмет многозначительно притаился у него на поясе.
– Я тебе объясню, – сказал Хвощ, видно, про себя уже что-то решивший. – Нам предлагают отстегнуть по тридцать три американских «копейки» от каждого ихнего «рубля», – так хочет Шмель.
– Не по-онял! – загудел Тыра, – чё-о эт-то?
– А то, дружбан, что делиться сам Бог велел, – Шмель видел – начинается.
Ну, кто первый? – прикидывал бывший десантник. Тыра, конечно, он. Первым бросается тот, у кого слабее нервы.
Так и случилось.
И уже в следующий момент туша боевика из группировки Ржавого в давно не стираном камуфляже с размаху накрыла пылающие в мангале берёзовые поленья. Тыра взорвался снопом искр, дымом пыхнуло из-под брошенного наземь нападавшего. Шмель наскока ждал, поэтому бросок ему удался.
– Мочи его! – прокричал Хвощ, выхватил нож, но уже в следующий момент взглядом упёрся в чёрный холодный зрачок пистолета.
– Ты чё, брат! Мы же пошутили! – при этом Хвощ показывал Шмелю нож, как будто это и было доказательством их с Тырой прикола.
Для убедительности и страховки – а вдруг микрофон оборвался, пока он проводил бросок! – Шмель жахнул из своего «ТТ» китайского производства под ноги вскочившему Тыре.
«Счастливые» обладатели двух тысяч баксов окончательно убедились – не газовый.
– Стволы, пики – на землю! – скомандовал Шмель.
Оказалось, что сейчас у них на двоих только нож Хвоща.
– Сядь, убоище! – приказал Шмель Тыре, – и поближе к своему рыжему компаньону.
Убивать не буду. А только поинтересуюсь, сколько часов жизни вам отмерено после того, как о вашей подлянке узнает Ржавый? Вы же его продали! По вам самый глубокий омут плачет, и нырять будете без плавок, с дырками в голове. А если и всплывёте, то не раньше, чем под Нижним Новгородом.
5
Кинжал сидел в машине один, благоразумно закрыв все окна.
В наушниках звучал приговор.
Хвощ рассказывал, как приехали из Москвы, на «мерседесе» цвета «мокрый асфальт» здоровый мужик с усами, с ним водитель с пушкой на поясе.
Он заплатил им с Тырой по штуке баксов – за шмон в доме сестричек.
Чего искать, непонятно. Он просил, чтобы они ему подробно рассказали, что там есть вообще – тряпьё, бытовая техника, бижутерия, косметика всякая. Его не интересовали ни деньги, ни документы, ни наркотики. Ему нужно было, как он сказал, просто сделать ревизию.
Спросил, нет ли там коллекции кортиков?
До фига было драгоценностей, он просил их описать. Но – как? Ни Хвощ, ни Тыра в ювелирном деле не разбирались. Ну, жёлтый металл, ну, зелёный камушек…
Дважды приезжал в течение двух недель. Два шмона делали, пока сестрички ходили по рынку.
В третий раз москвич пошёл в дом сам.
Приехал на убитой «семёрке», сам за рулём, загримированный, еле узнали.
Тыра ходил по рынку за сестричками – с радиостанцией, деловой вручил. Хвощ дежурил у дома.
А тот вошёл и тут же… вышел.
Ничего, сказал, интересного, – и уехал. Как назвался? Зовите, говорит, Адвокатом.
Когда это было? Да позавчера.
Рассчитываясь со Шмелём, Кинжал прибавил двести долларов:
– Завтра дом сожги.
Не доезжая до Москвы, он отпустил и водителя, и охрану.
Его шишкинские домохозяева Василь и Наталья приняли Олесю с радостью:
– Сергеич, дочка или племяшка?
– Это моя невеста, – сказал Кинжал.