Время тяжелых ботинок
Шрифт:
Минут через пятнадцать Стефания вышла из дамской комнаты и предстала перед мужем в своей сногсшибательной обворожительности, изнурённой жестоким фитнесом и безуглеводной диетой.
Адам самодовольно заметил: «Сама знаешь – плохих не держим».
Стефания обожала эту его манеру облекать комплименты в форму самохвальства.
Им показали, в какую сторону начинать движение.
Церемония проходила в зале для презентаций, специально для этого случая оформленном.
Здесь было просто, но богато.
Много света, цветов, позолоты и серебра. Блюда для фуршета на длинном столе были выложены так, что не всякий даже умирающий с голоду отважился бы нарушить это буйство ароматной живописи. Шампанское, виски, коньяки, бальзамы, водки и вина присутствовали в изысканном элитном ассортименте.
Атмосферу заполняла живая нежная вибрация скрипичного квартета.
Вышколенные официанты с нечеловеческой выправкой были выбриты, как офицеры гвардии, а их воротнички накрахмалены до обездвиженности: смотреть они могли только прямо.
Леонид Брут встречал гостей без улыбки. Некстати вдруг подумалось, что тело того, настоящего, даже не было погребено по-человечески.
Внесли жёлтую клумбу.
Виолончель, альт и две скрипки резко усилили звук и перешли на музыку Вивальди.
– Дорогой Леонид Сергеевич! Позвольте представить вам мою супругу Стефанию!
Ноги сами понесли Кинжала навстречу этому чуду, празднично упакованному в длинное платье из тончайшей змеиной кожи и с таким декольте, для которого определение «смелое» – всё равно, что для музыки Вивальди – «симпатичная». Это чудо со стрижкой под мальчика улыбалось во всю ширь своих безукоризненных природных зубов. Улыбка была поставлена рублёвским имиджмейкером, который эту бестию с русских нефтяных полей и четвертушкой татарской крови забыл научить главному – чувству меры.
Кинжал на секунду решил, что это и есть подарок Дрозда на день рождения.
Он церемонно приник к прохладной атласной ручке Стефании и ощутил привычную реакцию своего могучего организма на подобный раздражитель.
Виолончель, альт и скрипки запели слаще и пронзительнее.
«Возьму её прямо здесь и сейчас! – пронеслось в горячей голове. – Виновник я торжества, или как!»
Однако пришлось срочно трезветь, делать шаг вправо и жать руку удачливому компаньону:
– Рад приветствовать.
Это были слова отца, капитана первого ранга Чекашкина, которые сейчас почему-то вдруг вспомнились.
– Уважаемый господин Брут! – снова глухо, но торжественно зазвучала скороговорка Адама Устяхина. – Те, кто имеют счастье работать с вами, не дадут соврать, какой это безмерный капитал – иметь такого партнёра. Поделюсь одним своим, где-то даже интимным, секретом. Каждое утро я смотрю в зеркало и говорю изображению: «Тебе хорошо, с тобой сам Брут работает». И только потом спохватываюсь, что говорю это сам себе.
Именно в эту секунду поднесли шампанское – ни раньше, ни позже.
Адам сообразил, что над сценарием работали всерьёз. Ему давали понять, что надо лаконичнее, – там уже очередь. Он поднял тяжеленный фужер:
– С днём рождения! И огромное вам спасибо, что вы осчастливили наш грешный мир своим криком ровно тридцать четыре года назад!
«Дурашка, мне только будет тридцать два, – прокомментировал Кинжал про себя тост Дрозда, – я моложе и намного умнее, чем ты думаешь».
На золочёном подносе внесли нечто, покрытое белоснежной до голубизны салфеткой.
Адам принял поднос, кивнул супруге, и та, всё ещё не «снимая» с очаровательного лица улыбки, сдёрнула покрывало.
Кинжал, начальник его личной охраны в смокинге и с автоматом в руке, замаскированным под кейс, увидели огромную, скорей всего, килограммовую конфету.
На обёртке был изображён знакомый дворец, кажется, где-то на Ленинском проспекте.
– Леонид Сергеевич! Переверните, пожалуйста.
Кинжал оторвал от подноса конфетищу.
На клочке бумаги, вставленном в обёртку, рукой Дрозда было написано всего несколько букв – ЦНИИ ТМиСО.
Улыбка прелестной возбуждающей Стефании тут же показалась имениннику пресной.
Это была не просто шоколадная конфета, изготовленная по специальному заказу.
Только что его компаньон по рейдерским атакам преподнёс ему, ни много ни мало, Центральный научно-исследовательский институт точной механики и специальной оптики. Это – уникальное оборонное предприятие, снабжавшее определённого рода устройствами всё военное производство того, что ездит, летает, плавает и при этом стреляет. В результате хитроумной многоходовой комбинации контрольный пакет акций института перешёл в руки подставной подконтрольной ОАО «Компания «Брут» фирмы в Красноярске.
Здесь Кинжал на языке рейдеров выступал в роли «дядьки». А практически институт возвращался государству – с подачи Кирилла Юрьевича, он же – генерал военной разведки Елагин Н.И.
Ещё три недели назад там были проблемы – с акционерами. Но глядя на сосредоточенное лицо и мигающие на нервной почве глаза Дрозда, Кинжал был уверен, – этот, если вцепился, не выпустит. Два пробных проекта прошли без сучка и задоринки,
– Антон уже и забыл, когда расплатился с тестем. Но прихватить такое, как этот ЦНИИ, – это же песня, как говорит Толстый, – гимн Советского Союза!
Сейчас можно было бы и не шифроваться, – здесь всё равно бы никто ничего не понял.
Однако Кинжал вынул бумажку, скатал её в шарик, спрятал в карман и торжественно произнёс:
– Дорогой коллега! Позвольте со всей ответственностью заверить вас, что сейчас у меня просто нет слов! И такое – впервые в жизни.
Он подошёл к противоположному концу длинного стола, уставленного, как на хорошем банкете в «Газпроме», взял серебряное ведро с пятью килограммами белужьей серебристо-серой икры и преподнёс Дрозду – как кубок Дэвиса.