Время вне времени
Шрифт:
Красота его лица пленила Катери. Если бы не аура мужественности, окружавшая Рэна, то его можно было бы назвать неотразимым. Даже сидя, он приковывал к себе все внимание.
Внушая уважение.
Страх.
Много страха.
— Я… э… Я хотела поговорить с тобой.
Хотя сейчас идея остаться с ним наедине не казалась ей такой уж хорошей.
Поднявшись на ноги, Рэн выключил телефон и засунул его в карман, не проронив ни слова.
Катери с трудом сглотнула.
«Зачем спрашивается ты встала?»
По сравнению с ней он был просто огромен. Исходящая
«Черт, он огромный».
Катери откашлялась.
— Я просто пытаюсь во всем разобраться, ладно? Это ты меня спас?
Он кивнул.
— Где я была? В смысле, куда меня затащили из моего офиса? Как я туда попала, а потом очутилась здесь? Мы летели или как? — Конечно, вряд ли в аэропорту мужчину пропустили на самолет с женщиной в отключке и без документов. Такое просто нереально. — Мы не могли уехать так далеко? Ведь так?
Рэн обдумывал, что же ей ответить. С одной стороны, она должна знать о своей священной обязанности, но с другой…
Без возвращения Стражей ее часть ритуала не столь значима. Обязанность Икскиб — обнулить календарь. Первый Страж — единственный, кто может выбрать новых Стражей и запечатать врата.
Без него…
— Ты не собираешься со мной разговаривать? — спросила она.
Рэн замялся. Он хотел, но боялся поставить себя в неловкое положение… например, начав заикаться. Боги, как он ненавидел этот недуг. Хотя сейчас это случалось довольно редко, в молодости это было его проклятием. Настолько чудовищным, что его постоянно высмеивали, тем самым лишь усугубляя ситуацию.
В конце концов, он вообще перестал говорить.
Три года он оставался немым, чтобы не слышать смеха и оскорблений окружающих, которые жестоко передразнивали его заикание. Кроме друга Бизона он ни с кем не говорил.
В отличие от всего племени Бизон не имел ничего против заикания и не считал друга из-за этого идиотом.
Вместе они изобрели свой собственный язык жестов, чтобы Рэн мог говорить, не используя голос.
Но не только заикание удерживало его сейчас от ответа. Рэн просто не знал, что ей сказать. Он всегда чувствовал себя неловко с женщинами. Бизон шутил, что Рэн мог бы не дрогнув повести армию в бой. С легкостью полез бы в берлогу, полную медведей, и голыми руками одолел их.
Но стоит поставить перед ним женщину, как он задрожит точно нашкодивший ребенок перед лицом разгневанного родителя.
«Если какое-нибудь племя захочет уничтожить нас, все, что им следует сделать, — это поставить перед тобой женщину, и ты с криками бросишься в лес».
Как бы сильно его не задевали насмешки и оскорбления мужчин, но больнее ранили слова, исходящие из уст желанной женщины. Нет ничего хуже, чем набраться смелости и заговорить с женщиной, а она даст тебе отворот-поворот, прежде чем ты сможешь вымолвить хоть слово, при этом ужасно заикаясь.
А если она начнет смеяться над ним…
Таких унижений
Рэн презирал себя так же сильно, как его влекло к Гигау. Он лишь мог думать о желании изведать на вкус ее уста. Заниматься с ней любовью до полного истощения и головокружения.
Хоть на мгновение почувствовать ее руки…
Но Рэн не был достаточно храбрым, чтобы рискнуть. За всю жизнь его достаточно высмеяли. Теперь ему хотелось лишь одиночества.
Вдруг у него зазвонил телефон.
Рэн проигнорировал бы вызов, не будь это рингтон, поставленный на Талона. Ему нужно сказать, что Икскиб в безопасности.
Рэн вытащил телефон и, отвернувшись от женщины, ответил.
— Osiyo?
Катери застыла от глубокого и звучного голоса, произнесшего «привет» на тсалаги[32]. Ничего общего с ее снами. Голос звучал гораздо более мужественно, а баритон был подобен раскатам грома.
Со спины он выглядел не столь устрашающе, ведь стоило ей только приблизиться к нему, как он начинал прожигать ее взглядом. Сзади он так же хорошо сложен, как и спереди. От такого вида женщине хочется лишь одного: фигурально выражаясь запустить в него свои коготки. Почувствовать, насколько тверды эти упругие мышцы.
В горле пересохло, когда ее опалила волна желания.
«Прекрати, Тер…»
Легче сказать, чем сделать. Некая притягательность в нем манила ее до одури.
— Она здесь.
Он молча выслушал ответ.
«Ну, по крайней мере, меня не единственную игнорируют».
Ее поразило, что он не отвечал по телефону простыми постукиванием. Одно — да. Два — нет.
Через несколько секунд Рэн вновь заговорил.
— Позже.
Сбросив вызов, он захлопнул телефон и обернулся к ней.
— Значит, ты умеешь говорить, — поддразнила Катери.
Став мрачнее тучи, Рэн кивнул, опуская телефон в карман.
— Раз разговор шел обо мне, могу спросить, кто звонил?
— Талон.
По крайней мере, ей удалось вытянуть из него хоть слово.
— Знаешь… ничего себе, целых два слога в ответ… впечатляет. Могу ли я раздуть их до трех? Вот черт, а давай пойдем ва-банк и скажем целую фразу. Как ты на это смотришь?
Рэн хотел бы на нее разозлиться, но почему-то нашел ее очаровательной. Гигау не нападала на него… наоборот, она игриво подтрунивала, в то время как Джесс, Чу и Талон доставали.
Из-за того, как с ним обращались до бессмертия, Рэн не любил беседовать с людьми. Легче было притвориться, что их не существует. В конце концов, до смерти он был невидимкой для большинства. Проклятье, даже после смерти люди редко признавали его. Вот поэтому он старался держаться в тени, не привлекая к себе внимание.
— Давай, большой парень, — заявила она, приподнявшись на цыпочки, и прижала ладонь к его подбородку.
В тот миг, как Гигау коснулась его, все тело словно раскалилось добела. Каждый гормон вспыхнул пламенем. Огонь полыхал с такой силой, что он едва мог дышать и представлять, какова она на вкус.