Время волка
Шрифт:
— Что ты имеешь в виду?
Бастьен сухо рассмеялся.
— Я могу быть калекой, Томас, но я не слепой. Ты вешаешь свою ярость на шею как хомут. Если бы ты мог, то ты бы переложил её на другую глотку. Только чью?
В косом свете вечернего солнца его глаза были как янтарь. Томасу показалось, что они могли бы на несколько мгновений заглянуть глубоко в душу друг другу и в такие тёмные уголки, которые человек скрывает даже от самого себя.
— Когда-то у меня был брат, — нерешительно начал Томас. — Он был на восемь лет старше
Чувство, что этой фразой он совершил ужасное предательство, было таким сильным, что у него перехватило дыхание.
— И? — спросил Бастьен. — Сейчас мне нужно смутиться и выразить сочувствие? Или ты может быть... рад?
На этот раз не было никакого спасения. Никаких условностей, никаких разговоров, чтобы прикрыть это. Томас закрыл глаза, но за закрытыми веками не было никакого спокойствия и забвения, только картина гроба. Сгорбившийся от скорби отец и одиннадцатилетний мальчик, который стоял в двери и при виде двух сцепленных рук не мог чувствовать ничего другого кроме облегчения – и в тоже время чувство вины, тяжёлое, как сто смертных грехов.
Бастьен ждал ответа. «Назад нет дороги», — подумал Томас. — «И нет места, куда я могу убежать, даже если убегу на другой край света».
— Я не горевал, Бастьен. Он был моим братом, но я не мог печалиться об его утрате. Я только могу вспомнить, сколько раз я желал, чтобы он исчез.
Это было так, как будто он внезапно смог снова дышать, возможно, впервые за многие годы. В этот момент он кое-что узнал о дружбе. Речь шла не о том, чтобы правильно говорить. Речь шла о честности.
Бастьен не осуждал его и не расспрашивал дальше, а только положил ему руку на плечо.
— Как ты думаешь, как часто я желал, чтобы молния пронзила моих братьев? — спросил он грубым голосом. — Слушай, я не знаю, что он сделал тебе, но определённо я знаю совершенно одно. Это не грех, радоваться тому, что спас свою шкуру. И если это трижды был твой брат. Перекрестись и просто гордись тем, что ты был настолько сильным, чтобы выдержать, — он встал и потянулся. — Так, дай мне уздечку! И как только ты вернёшься, мы выгоним эту бестию из её укрытия!
Глава 22
БУРРЕ
Рубашка была выстиранной, серые панталоны и куртку Тереза Хастель очистила щёткой от пятен. Но после того как он днями носил одежду Антуана и Бастьена, Томас чувствовал себя удивительно неуютно в своей собственной одежде. Близняшки засыпали его вопросами, пока он в гостиной укладывал провиант для путешествия в свой баул.
— Что ты будешь есть в замке? — хотела знать Камилла.
— Вероятно, сен-нектер (прим.пер.: сорт овернского сыра) и оленину.
— А что больше всего любит есть король? — горячилась Дельфина.
Госпожа Хастель, которая вытирала столы, просто закатила глаза, но едва ли могла скрыть смех.
— Клубнику, — терпеливо ответил Томас. — Ещё инжир, который он выращивает в своих садах на семистах деревьях.
Близнецы уставились на него, раскрыв рты.
— А принцесса?
— Мадам де Франс? Она любит лимонад и фрукты королевской оранжереи.
Мари погладила свою младшую сестру по волосам.
— Правда, и когда она пьёт лимонад, то танцует с прекрасным принцем.
— Как ты? — спросила Камилла.
Мари бросила быстрый взгляд на свою мать.
— Верно, — ответила она настолько быстро, что Томас немного опешил. — Когда вы будете в кровати, я тайно станцую в гостиной с принцем Томасом бурре, понятно? (прим.пер: Бурре (от фр. bourr'ee, от глагола фр. bourrer – делать неожиданные или резкие прыжки) – старинный французский народный танец.)
— Мы могли бы скоротать наше время по-другому, — сказал Томас. — Иногда мы тоже едим инжир с сиропом.
Близнецы хихикали.
— Вы, наконец-то, получите! — мадам Хастель строго встала между ними. Качая головой, она взяла с прилавка поднос, полный пустых кружек, и скрылась с ним в задней части гостиницы.
— Во всяком случае, Томас на самом деле выглядит как принц, — сказала Мари. — Вы, напротив, только маленькие растрёпанные ведьмы, которые до сих пор не умылись.
— Но я хочу, чтобы ты танцевала бурре — хныкала Камилла. — Ты говорила, что покажешь его нам!
Лицо Мари стало лукавым. Она быстро взглянула удостовериться, что мать не возвращается.
— Ну, хорошо, — заговорщицки шепнула она. Девушка подошла к Томасу, грациозно подняла руки и начала напевать песню. Она не имела ничего общего с чопорным менуэтом, но голос звучал так, как будто текущий горный ручей стал музыкой. Близнецы пищали от восторга и начали хлопать в такт музыке и Томас не смог удержаться от улыбки. Мари кружилась и смеялась, её рыжие волосы взлетали и задевали его бедро, пока она кружилась вокруг него. Лихорадочная весёлость скользила из её движений, жажда жизни, которая коснулась Томаса.
— Прекратите! — мадам Хастель стояла у прилавка, уперев руки в бока — Вы сошли с ума?
Мари остановилась в середине поворота, её юбка ещё раз качнулась у ног и затем опустилась. Беззаботное настроение мгновенно рассеялось.
— Что такого плохого, маман? — сказала Мари. — Почему мы не должны танцевать? Когда если не сейчас, назло всему?
— Ты забыла, где сейчас твои братья и отец? Что я должна сказать им: как только вы из дома, ваша семья уже танцует?