Времяточец: Откровение
Шрифт:
— Тогда приблизь свой лоб к голове в шлеме. Твоей и моей силы должно хватить.
Эмили не колеблясь послушалась, и Саул начал напевать знакомый ритм. Питер был горд. Это было как раз то, что ему нравилось в его жене: её практичность, её нежелание быть обузой.
Глаза головы начали вращаться и дёргаться.
Эйс хотелось кричать, умолять Хеммингса, когда он направился к большому красному рубильнику. Свою битву с детством она проиграла. Она была Дотти, до самой последней клеточки, жертва, которая несла на себе крест всей вины и зла
С усталой решимостью Хеммингс потянулся к рубильнику. Это была довольно скучная обязанность. Тут нечего было получать, нельзя было выпытать никакую информацию. Он даже не знал, до какого момента ему продолжать пытку. Может, вообще не прекращать?
Его голову пронзила боль, и рука не попала на рубильник. Дрожавшей на металлическом стуле Эйс это казалось чистым издевательством.
— Давай уже! — кричала она. — Давай! Идиот! Убей меня! Давай, убивай! Посмотришь, боюсь ли я!
Но Хеммингса откинуло назад, его тело дёргалось. Ему казалось, что его разум вынимают из головы. Животный порыв позволил ему выпрямиться и, напрягая каждый нерв своего виртуального тела, он в последней вспышке гнева потянулся к рубильнику.
Он дёрнул за ручку.
Доктора сосредоточенно пели высокими голосами сложные мелодии. Казалось, что этот звук оборачивает пространство вокруг них, углы их камеры выворачивались наизнанку, закручивались в многомерные узлы.
Времяточец почувствовал, что происходит что-то мощное и странное, карта словно создавала себя заново. Топография складывалась, растягивалась, сворачивалась. Всё остальное сейчас было неопределённым. Вирус быстро отправил в ландшафт данных зонды для нейтрализации наиболее заметных возмущений, но на каждое исправление возникал десяток новых изменений.
Это, должно быть, дело рук Доктора. Что за ошибку допустил Хеммингс? Разговор Докторов друг с другом должен был лишь усилить их отчаяние. Времяточец втолкнул части своей спиральной формы в сам ландшафт данных, стремясь вернуть хранилища данных под свой прямой контроль, но там он увидел суть проблемы.
Сама природа носителя изменилась. В компьютерной терминологии, в которой Времяточец до сих пор рассуждал в непонятных ситуациях, машинный код, программа, ответственная за функционирование «биологического обеспечения», изменился. Червь больше не контролировала ситуацию полностью. Она могла вернуть себе контроль, приспособиться к новому миру, в котором оказалась, но на это понадобится время.
Повелитель времени выиграл себе немного времени.
Услышав крик тела Доктора, Трэло подошёл к алтарю, чтобы отвлечься от мыслей о голове. Глаза Доктора были открыты, и на мгновение преподобный подумал, что он каким-то образом вернулся в мир живых. Но это было не так. Тело было окоченевшее, мышцы сжали его в неестественную дугу. Трэло посмотрел в глаза Доктора, надеясь увидеть там какие-нибудь признаки жизни.
Зрачки повелителя времени сжались в точки. Радужные оболочки словно заискрились, а потом, к удивлению викария, изменили цвет. Глаза, которые до этого были красивого
Какое-то мгновение Трэло был уверен, что Доктор ему подмигнул.
Хеммингса высасывало из ландшафта данных, как летучую мышь из ада. Он мельком успел увидеть хаос, царивший вокруг, увидел, что сады быстро расцветают, что его обожаемая архитектура перекашивается и заворачивается жидкими всплесками энергии, что его солдаты танцуют, поют, спотыкаются.
— Линфорд, Паунд! — крикнул он. — Не танцевать!
Но они проигнорировали его тень, пронёсшуюся через город и умчавшуюся в пустоту.
В пустоту, мимо взметнувшихся на перехват когтей Времяточца, в серое пространство, сквозь стену, над пляжем, обдуваемым сладкими ветрами ностальгии, наполнивших его ароматом роз и сожалениями.
Дальше, дальше, к той точке, где пространство бурлило, к бушующей сингулярности, где цвет, звук и движение лишались всего смысла и сводились к ужасающему безымянному сейчас. Концепции разрывались на части, имена погибали в реальности, и Хеммингс, это бессмысленное слово, упал на эту точку разрушения и…
Очнулся. Затхлый запах церкви. В его глаза смотрела красивая женщина.
Он попытался пошевелить руками.
И обнаружил, что не может.
В камере пыток тело Хеммингса взорвалось раздувающимся шаром пикселов, фонтаном сверкающей звёздной пыли.
Эйс кричала в ожидании боли, и на мгновение ей показалось, что боль наступила. Затем она расслабилась, поняв, что это не так. Вокруг неё кипела энергия, и помещение растворилось в свете и звуке. Это было похоже на фейерверк, на чудесный костёр, только маленькая Дорри была поджигателем. Камера искрилась и взрывалась вспышками фейерверка. Посреди всего этого образовался вихрь, он закружил цвета и формы камеры в ревущую мешанину.
Стул улетел в неизвестность, и Эйс вскрикнула от того, что её чувства пытались справиться с окружающей её пустотой.
Она кричала, а мир превращался в чехарду красок. Её губы дрожали, отчаянно набирая в лёгкие воздух, и на выдохе вселенная изменилась.
Хеммингс подавил охватывавшую его панику.
— Это не может длиться долго, — воскликнул хоровой голос. — Спросите у него, где Доктор.
— Послушайте, — женщина коснулась его щеки. — Мы забрали вас оттуда, где вы были. Для вас не осталось надежды. Пожалуйста, расскажите нам, где Доктор?
— Док-тор, — прохрипел Хеммингс, чувствуя, что его горло удивительным образом наполнено воздухом. — В Аду, в моём Аду. Меня зовут… Меня зовут Руперт Хеммингс. Лейтенант… — его глаза остановились на женщине, и он в последний раз подумал о своём детстве, об обещанной ему судьбе. — Хайль! — вскрикнул он, отдавая последний долг своей идеологии.
А затем его голова, от которой потребовали больше, чем могла выдержать плоть, умерла. Мышцы обмякли, глаза закатились, рот испустил последний вздох. Руперта Хеммингса больше не было.