Всадник. Неудачники. Две книги из собрания Василия Молодякова
Шрифт:
– Прилягу.
Сосед в мышином пиджачке
Врос в угол с томиком в руке.
О, перестук колес. О, сказка
Железного тупого лязга. –
– Ты стар. Смирись. Роптать к чему?
Стекло позвякивает мелко.
Лишь огоньком метнется стрелка,
Да искры сыплются в дыму.
Не пожелайте с прошлым встречи.
Пускай оно молчит далече.
Его
Что за вопросы, в самом деле,
Не все ль равно, куда вы дели
Пыл давний, молодой задор.
Но эта бронзовая прядка
Волос…
– Да кто же их остриг,
Те косы?
Хорошо на миг
Лет сбросить полтора десятка
И –
в театре, во втором ряду
Очнуться на свою беду.
Сумбур.
Скользим от темы к теме.
Никак не укротить пера.
Театр примолк в нагретой теми.
И яруса, как веера.
Затянутые в бархат ложи.
Рядов изогнутых зубцы.
И в люстре лампочки похожи
На золотые бубенцы.
Колонок вырезных опора.
Всплывают пятна лиц вокруг.
Но жест короткий дирижера
За звуком вырывает звук.
И вот оркестр чеканит, лепит
Свой грозный мир, свой мир сквозной.
И плещет флейт старинный лепет,
Воркует жалобный гобой.
Светла раскрашенная сцена.
Плоски картонные дубы.
Уж проверяется измена
Под зов герольдовой трубы,
И в реве меди изобильном,
В жестяных латах, наконец,
На лебеде въезжает пыльном
Далеких рыцарей гонец.
Мы не обязаны, не так ли,
Все время отбегая вспять,
Всех видов и родов спектакли
Внимательно живописать.
Пусть Лугин в ожиданьи бурном
Следит за вымыслом мишурным,
Марину слушает. Отсель
Бежим, у нас другая цель.
Немолчно поезд версты крошит.
Шумят леса. Бегут поля.
Овеянная ночью, строже
Молчит угрюмая земля.
И в тишине глухой и древней
Летят, опущенные в мрак,
Там – за деревнею деревня,
Болото, рощица, овраг.
Вот лай собак из-за забора,
Вот сторож с фонарем.
И – нет.
Вот сухорукий семафора
Навстречу вымелькнул скелет.
И снова темь – Россия – поле,
Моя страна – душа, и в ней
Весь гнет моей сокрытой боли,
Вся правда радости моей.
Он едет. Он зарылся в книжку.
Что встреча? – Бестолковый
Пусть дни опять бегут вприпрыжку,
Пусть он бежит за днями вслед.
Ведь ясно сказано, что с мужем
Она дружна.
– Мы тоже дружим
С женою. Брак – не первый год,
И глупо затевать развод.
Из-за чего? И ропот жгучий
Он резкой мыслью пересек:
– Все это мимолетный случай.
Она – чужой мне человек.
А голос… Весь он гибче, тоньше
Стал, отлитый из серебра.
… Шумят у вешалок. Окончен
Спектакль и по домам пора.
О камни грохает пролетка.
Дворцы, ограды и сады.
В канале скользко режет лодка
Блеск металлической воды.
Мостов узорчатые арки.
Плотнеет, как слюда, Нева,
И белой ночи свод неяркий
Над ней колышется едва.
На небе сизые отливы.
Изваяны дома из мглы.
Копыта бьют. Слова ленивы.
И руки милые теплы.
У каждой комнаты обличье
Свое. И эта так пестра.
В ней проступало что-то птичье.
Тона павлиньего пера
Являли кинутые ткани,
Платки, вуали. На диване
Подушек расписных гора.
В глазах мерцает беспорядок
Каких-то лент, портретов, складок.
И мягок пышный пласт ковра.
И лишь рояля черный бивень,
Втянув упругие бока,
Меж легких досок звуков ливень
Неслышно заключил пока.
И на прочищенной до лоска,
На крышке чопорной его
Портрет, не все ль равно кого, –
Мужчина. Бобриком прическа,
Отлично слаженный крепыш,
Плечистый, крепкогрудый. Ишь,
Рост, верно, в эту дверь, не меньше,
В обтянутом по талье френче.
Зачем он здесь?
Ход тихнет. Глянь
К вагону приросла Любань.
Шум. Толочь. Жидковатым чаем
Себя в дороге угощаем
Здесь, или мутным кофейком.
Истерт, до одури знаком
Вокзал. Часы желтеют диском.
Дверь хлопает с железным визгом,
И на затоптанный перрон
Выходит поразмяться он.
Был вечер скользкий, зыбкий, топкий.
Дождь мелко лип на воротник.
Из жаркой паровозной топки
Огня вылизывал язык
Срез рельса, рычага суставы,
Колес крутые обода.
Рябилась между шпал вода.
Проходит Лугин вдоль состава
И видит, как его сосед,
Неспешно выйдя на прогулку,
Пьет молоко, торгует булку,
Довольно щурится на свет.
Что есть сосед дорожный? В тоне
Высоком скажем так:
– Простор
Ночной. И вдруг на небосклоне,
Как спичка, чиркнул метеор.