Всадник
Шрифт:
Ни единого человека не тронули. Ни одна живая душа не получила ни царапины, ни синяка, – обезумевшие от ужаса люди толпились на улицах, стекались на главную площадь, где Древо основания выпустило розовые цветы и покрылось робкими зелеными почками, и жались друг к другу, обнимая своих детей. Детей – потому что в музыкальном – действительно музыкальном – грохоте разрушения, наполнившем Рэтлскар, раздался легкий топот десятков маленьких ног, и откуда-то – то ли с глиняных стен, окружавших поселение, то ли просто из улиц или стеклянных дворцов на центральную площадь выбежали мальчики.
Вернемся в военачальничий дворец. Пройдем – а лучше проедем, как здесь принято – многими коридорами в глубь мрачного замка, напоминающего дворец критского царя Миноса, достигнем тронного зала и уткнемся взглядом в собственно трон. Те, кто помнят начало приключений магистра Делламорте в Уре, может быть, узнают в троне тот, на который пыталась усадить всадника страшная Бабушка – привратница красного Камарга. В те далекие дни путешествий нашего героя на материке, закончившиеся для него падением со скалы и возвращением в почти современную нам Европу, он отказался сесть на это «главное кресло». Но не сейчас. И потому-то в ромбовидном тронном зале военачальников поселения Рэтлскар мы видим магистра искусств Делламорте, преудобно устроившегося в кресле на вершине широкой лестницы-подиума. На нем обычное его одеяние цвета ночи и серебряная маска. На подлокотнике – за неимением лучшего места – лежит знакомая нам книга, забранная в полотняную обложу с кожаными вставками и зелеными медными заклепками, а магистр листает ее так, как праздный посетитель листает буклет двухнедельного тура куда-нибудь «на острова».
Что ж, войдем в тронный зал и мы.
– Ты вернул Фаэтона! – вскричал Орах.
– Твое второе имя – Очевидность, военачальник? – поинтересовался Делламорте, отрывая взгляд от Полотняной книги.
– Этой ночью в городе не появлялись наездники!
Магистр ничего не ответил на это, лишь поправил заклепки на левой манжете.
– Люди, пораженные змеиной болезнью, излечились! Они разбили крышки сундуков, вышли, содрали маски с членов Трибунала и заперли их… в своих сундуках! Мне пришлось послать в Карантин карабинеров, чтоб выпустить Вадиши и его людей.
Это известие крайне позабавило магистра – он рассмеялся почти весело и сказал:
– Нет змей – нет и змеиной болезни, Орах. Возблагодарим же за это Жуков.
– Как ты сделал это, преобразователь?! – потребовал Орах.
– Тебе не понять, бывший военачальник.
Орах застыл в ужасе, но возражать до поры поостерегся.
– Скажи, как!
– Ты же сам назвал меня преобразователем.
– Так как же?
– Я представил большой альпийский луг весной…
– Что такое «альпийский»? Что такое «весной»?
– …представил цветы на зеленой траве – нарциссы, тюльпаны и прочие крокусы…
– Разве бывает зеленая трава? Что такое нарциссы, тюль…
– …представил большую, красивую и веселую собаку с длинными ушами. Трехцветную собаку породы бернский зенненхунд по имени Старый Пастух…
– Что такое собака? Что такое пастух?!..
– …и когда эта собака, вдоволь набегавшись по лугу, сделала круг и побежала ко мне, змеи и их наездники закончились.
– Как?..
– Приблизительно так, как я сказал.
– Это правда?
– Нет, конечно, Орах. Ни один преобразователь никогда не расскажет, как сделал то или это, поэтому не трать свое время. Настала пора отдать плату.
– Поэтому ты и сидишь на моем троне, всадник?!
Делламорте неторопливо повернул голову к стене – туда, где рядом с алтарем-нишей, в которой стояла драгоценная модель Древа основания с привязанным к нему первым военачальником, стена была ровной и ничем не украшенной. Под его взглядом в панели высеклись слова, аккуратно взятые в фигурные уголки, которыми в летописях Рэтлскара обозначались цитаты: «Камни, металлы. Плоды. Мертвых и живых. Корону».
– Вот, – удовлетворенно проговорил всадник. – Так ты сказал, так высечено в камне.
Орах в ужасе молчал. Даже до тронного зала доносился звон, с которым методичные эфесты рушили город.
– Я первый военачальник военного поселения Рэтлскар, и я его последний правитель. Можешь пообщаться с супругой и ребенком, пока мои друзья эфесты не вернулись, чтобы снести с лица острова и дворец.
– Но почему? Зачем? Возьми камни, металлы… возьми мертвых, живых и корону, правь этим островом! Зачем уничтожать его?!
Делламорте поднялся, спустился со ступеней, подошел к Ораху. Тот инстинктивно отступил. Магистр вздохнул и, не говоря ничего, прошел мимо. Орах недолго посмотрел ему вслед, затем опустил голову и вышел.
Гексенмейстер направлялся к выходу из дворца, когда дорогу ему заступила военачальница Ицена.
– Стой! – прошипела она, как разъяренная гусыня, и уперла пухлые руки в крепкие бока. – Стой, говорят!
– Не волнуйся так, военачальница, – произнес Делламорте мирно. – Тебе показан постельный режим.
– Орах сказал мне, что это он – Кэтанх! – выпалила Ицена и вперила в серебряную маску преобразователя такой ненавидящий взгляд, как будто это он был ответствен за богатую фантазию Ораха. Однако из всех бед, обрушившихся на Рэтлскар, именно в этой доктор Делламорте виноват не был.
– И чего же ты хочешь от меня, Ицена? – поинтересовался магистр, судя по всему, крайне удовлетворенный тем, что посреди наглядно рушащегося мира военачальницу интересовал именно этот казус.
– Как мне понять, врет он или нет?!
Магистр наклонился к уху военачальницы и сказал два или три слова, которых автор снова не расслышал. Военачальница пошла красными пятнами, всплеснула руками, запоздало попыталась схватить гексенмейстера за одежду и влепить ему пощечину, была поймана за руку, развернута, откуда пришла, и направлена в сторону внутренних покоев. Магистр же, более никем не останавливаемый, вышел из дворца и свистнул, не вполне уверенный в том, что жеребец, чью тень сожрала пугающая полудействительность Змеиной равнины, смог найти дорогу назад на остров.