Всадник
Шрифт:
– Что это значит, гексенмейстер? – спросил Сард очень тихо.
– Не станет меня, дети мои, и не станет вас. Не станет ничего здесь.
– Тебе нельзя верить! – закричал Сард.
Магистр пожал плечами и снова сел на камень.
– Почему? Почему ты это сделал? Почему ты оставил нас в живых? – спросил предводитель эфестов почти с отчаянием.
Гексенмейстер тяжело вздохнул:
– Насколько мне известно, великий Оррант, в которого произвело меня твое плохое зрение, обещал эфестам, что сделает все, чтобы они увидели конец этого мира. Что ж, так и получилось. Это был плохой мир, Сард; вы были лучшим, что в нем появилось. Его не додумали до конца и, возможно, не додумали
Эфесты опустили луки.
– Другой, настоящий мир? – с горечью спросил Сард. – А как же наш… мир? Наши дома на Мирне, наши игры, наши пастбища и стадионы, древняя белокудрая Ламарра – все это было ненастоящим?
Черный доктор помолчал, затем, пожав плечами, протянул меч Сарду рукоятью вперед. Предводитель Детей принял меч и осмотрел его.
– Что же, ты более не Враг нам? – спросила Аима.
– Да, я более не Враг вам, – сказал чародей и снял маску. – Видишь, я стою безоружный перед вами, и вы вольны убить меня, если хотите: я в вашей власти, ибо мои дела здесь заканчиваются, а ваши лишь начинаются.
Сард и Аима переглянулись.
– Что ж, тогда и эфесты не враги тебе, – сказал Сард тяжело.
– We have terms[147 - Мы договорились (англ.).], – ответил доктор Делламорте.
4. Обратный отсчет
Во дворе замка играл удивительный музыкальный инструмент, которым никто не управлял. Там были клавиши и струны, молоточки, подбитые замшей пинцеты, грифоны, лошади, змеи, драконы и свечи. Инструмент был похож одновременно на дерево и на фонтан. И хотя многие предметы в Рэтлскаре имитировали Древо Основания, на котором некогда был подвергнут испытанию первый военачальник, – детские колыбели, столы, резные панели в домах богатых людей – именно такой музыкальный инструмент на острове был один, никем не управлявшийся, самоиграющий. Он ткал ткань бытия – тихо и неизбежно. Ту же ткань теперь собирал, вбирал в себя, скатывал в компактный шар Жук на побережье. И хотя Жук работал быстрее, инструмент, называемый Рэтлскарским фонтаном, все-таки звучал.
Говорили, что сделал его господин Уго, но никто не знал, почему инструмент иногда начинал играть сам. Самого же господина Уго никто здесь не знал и никогда не видел.
В очередной раз Орах нашел Делламорте в библиотеке замка – прозревшие эфесты так и не разрушили военачальничий дворец. Военачальник подошел к всаднику. Тот сидел за столом, но ничего не читал: вместо этого взгляд глаз в прорезях маски были устремлен вперед, на окно, в котором наблюдателю показывали падающий снег.
– Господин, все собрались, – с фаталистическим спокойствием сказал Орах.
– Все? – перевел взгляд на Ораха Всадник. – Где, зачем и почему ты мне это говоришь?
– Конец истории Рэтлскара, – наклонил голову Орах и продолжил ровно: – Конец истории материка и нашего мира. Великое оружие окончания света в облике человека. В твоем облике. Люди хотят знать об этом. Бывшая площадь запружена, и прилегающие бывшие переулки тоже. Удобно будет там. Ведь еще есть время, но мало.
Делламорте наклонил голову и взглянул в очередную летопись.
– Справедливо, – согласился он. – Хотя мне и не доставляет никакого удовольствия разговаривать с людьми в целом и людьми Рэтлскара в частности.
Они вышли из замка и спустились к площади. Столпившийся народ замолк и расступился. Два военачальника
– Воины, – откашлявшись, начал Орах, и голос его эхом разнесся над пустым местом, в течение пяти с лишним веков бывшим военным поселением Рэтлскар. – На наше время выпало тяжелое испытание, – с затруднением продолжил военачальник. – Рэтлскару больше не быть. Наш город не пал перед врагом, пережил не один мор и голод. Видит Жук, нам не было легко. Мало кто купался в роскоши. Так что… – Он помолчал, а потом неожиданно заключил: – Так что Жук послал нам с неба его. – Тут Орах указал на магистра. – Хозяина последних страниц истории, первого военачальника Рэтлскара. Не смотрите, что с виду он такой же, как вы или я, воины, – он тот, в зрачке которого сочетаются начало и завершение нашей истории. И эта история закончится теперь.
Стало очень тихо, не было слышно полагающихся в таких случаях подавленных всхлипов и криков – только шорох методически падающего снега.
– Он готов поговорить с вами, – заключил Орах и отошел в сторону.
Делламорте обвел людей взглядом.
– Военачальник все сказал, – негромко произнес он. – Все остальное вы либо чувствуете, либо знаете. Но если у кого-то есть вопросы, я отвечу.
Тягостное молчание тянулось довольно долго, а затем перед всадником появился выпихнутый из толпы мальчик, жующий яблоко.
– Что ж это, ты… – хитро прищурился мальчик, но стоявший рядом коренастый мужик отвесил ему подзатыльник, а какая-то женщина проворно отобрала у депутата яблоко и сунула в фартук. – Я хотел сказать… как это, конец? – обиженно спросил гаврош. – Убьешь ты нас всех, что ли? Дак ты ж один, а нас вона сколько. Всех-то не переможешь.
Парнишка – был это тот мальчик, что получил конфетти с точкой, а затем жареного поросенка – и тот, кто «поделился» с Делламорте поросенком бумажным, – улыбнулся, обводя взглядом лица взрослых. Но на лицах у тех свинцовой печатью лежало ожидание ответа. Делламорте посмотрел на мальчика с холодной приветливостью.
– Перемогу, малыш, – доброжелательно сообщил он. – Можешь не сомневаться.
Парень пригляделся к доктору и понял: правда – переможет. Улыбка сползла с его лица, он опустил глаза и смешался с толпой.
– Так что же это, наказание нам? – вступил молочник Клемян, глядя в сторону. – За что же? Мы что, умрем? Будет ли больно?
– Это не наказание, Клемян, – перевел взгляд на молочника Делламорте. – Это просто финал истории. Все истории должны заканчиваться… чтоб уступить место новым, – почему-то внезапно для самого себя заявил он, – вот и эта закончилась.
– Как это – закончилась?! – отчаянно закричала торговка померанцами Гита. – Небось, раньше-то не кончались! Вон померанцы-то каждый год новые! Как это, значит, года все вышли? Да не бывает так! И именно у нас, значит? В Рэтлскаре, значит? А в других странах, в других городах?
Делламорте подошел к торговке и протянул ей неизвестно откуда взявшийся персик.
– Я не собираюсь никого утешать, Гита, – сказал он с окончательностью, которая сполна компенсировала негромкость. – Если вы прислушаетесь к своим ощущениям… – он ненадолго замолк, и вместе с ним замолкла площадь, действительно «прислушавшись к своим ощущениям» (для большинства это переживание было сродни божественному откровению, потому что раньше времени на такие эзотерические занятия не находилось), —…то почувствуете: все, что можно, вы в жизни совершили. – Магистр вкрадчиво продолжал: – Ты, Гита, дождалась яблок и персиков. Ты, храбрый мальчик Цырт, – поросенка с золотым пятачком. Ты, Рэтлскар, – тут он повел руками вокруг себя, – негорьких вод, спокойных ночей, прекрасной музыки и своих детей.