Всадники ветра (Двойники)Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том XVII
Шрифт:
Он летел без наблюдателя, так было обозначено в предписании! Через две минуты крылатая машина, рвущая рокотом ночную тишь, двинулась вперед и утонула в густой тьме ночного неба. Постепенно в высоте замолк грохот мотора.
Но этим только начались ночные переживания дежурного.
Через полчаса дверь его комнаты распахнулась снова и в нее вошел, вернее, влетел тот же Иванов, тяжело дышащий и бледный, в сопровождении молодого человека в сером пальто.
Дежурный вскочил на ноги.
— Каким образом? Ты уже вернулся, Иванов?
Ответ
— Значит, ты дал ему самолет? Как давно это случилось?
— Кому это ему? — что то дрогнуло в сердце дежурного, но он подмигнул насмешливо и дружелюбно: — Ему — то есть тебе, братишка! Но ты хотел отчалить часа на два, самое меньшее…
— Да слушай же, бревно, это был совсем не я! Это двойник, фашист, укравший мою наружность! Ты принял его за меня. Он украл самолет, чтобы совершить государственное j преступление!
В ответ на это дежурный сделал то, что, пожалуй, каждый сделал бы на его месте. Он вытащил наган и, приказав Иванову поднять руки вверх, позвал на помощь. А через несколько секунд сбежавшиеся красноармейцы уже слушали необычайный рассказ о готовящейся воздушной драме.
Еще через минуту дежурный дрожащими пальцами перелистывал удостоверение личности Иванова и выслушивал показания Мака, в то время как в густой рассветной пелене мотористы выводили на старт новый боевой самолет. Иванов летел в погоню за своим двойником.
— Но мне нужен наблюдатель! Для работы вторым пулеметом! — выйдя к самолету и натягивая шинель, Иванов обвел глазами присутствующих.
Дежурный с искренним сожалением покачал головой.
— Я не могу, Иванов, понимаешь сам — не имею права. Еще случится что новое! Ребята разосланы за летчиками, через двадцать минут…
— Брось брехать, нельзя терять ни минуты! Ребята, может, кто из вас? — Иванов снова обвел кругом отчаянным взором.
Мотористы и красноармейцы закачали головами. Иванов шагнул к кабинке — он решил лететь один. И резко обернулся, почувствовав слабое прикосновение сзади.
Смертельно бледный Мак стоял перед ним.
— Иванов, я лечу с вами!
— Вы? — Иванов усмехнулся: — но вы… вы и теперь-то, как мертвец, выглядываете! Кроме того, мне нужен умеющий владеть пулеметом!
— Как раз я и умею это! Я, видите ли, служил в пулеметной роте. Не беспокойтесь — буду вам полезен. Я прошу вас, Иванов, мне очень важно!
Самолет был готов. Пропеллер крутился вовсю, мотористы придерживали машину за крылья. Иванов пристально всмотрелся в бескровное лицо и решительную осанку Мака и шагнул к кабинке.
— Хорошо, садитесь, если хотите — у меня нет выбора! Но предупреждаю, — крикнул он через плечо, — поднявшись, я уже не ссажу вас! И еще — послушайте-ка! — он обернулся к натягивающему шерстяной шлем журналисту.
— Мы летим на смертельное дело! Лучше не иметь за спиной никого, чем иметь, простите, труса! Пулеметный бой — вещь ненадежная. Может быть, нам придется скапутиться в этом деле. Я лучше сшибусь аппаратами, чем допущу гибель Юнкерса! Ну? Идете вы на это? Есть у вас достаточно силы? — крикнул Иванов в самое ухо Мака.
Мак, не отвечая, нахлобучил кожаный шлем и решительно занес ногу в кабинку. Он прикрепил очки и начал застегивать ремни сиденья.
В эту минуту он переживал странные чувства.
Он знал, что в большей степени вся история произошла из-за него. Если б не он — не было бы истории с кладом, всей этой неразберихи, может быть, вообще не удалась бы затея фашистов. Он чувствовал себя невольным предателем, хотя с лучшими намерениями вел все дело. И он решился.
Он решил искупить свою вину. Что в том, что он никогда не поднимался на самолете? Что в том, что этот подъем будет, вероятно, последним переживанием его жизни? Он должен принести жертву рабочему делу… Он твердыми пальцами проверил патронную ленту и рычаги пулемета. Его бесстрашная смерть уравновесит легкомысленные поступки последних дней!
Самолет двинулся. Мак невольно ухватился за дрожащие борта, но сейчас же снова отпустил их. Сиденье тряслось все сильнее, темная земля бежала назад.
Потом земля стала падать. Сильный ветер резал лицо. Мак посмотрел вперед.
Рыжий верх плечей и неподвижная упрямая голова в черном шлеме вселяли бодрость и уверенность в победе. Гремел мотор — как будто стальные полосы ломались кругом. Сердце наполнилось дрожью и ярким, неожиданным восторгом.
Взглянув вниз, Мак быстро перевел глаза на спину спутника. Его голова кружилась — серый, огромный, качающийся провал — вот что представляла из себя далекая земля. Под ногами чувствовалась многосаженная пропасть.
Сердце вдруг остановилось, руки вцепились в борта. «Падаем». Мак накрыл глаза. В том же горизонтальном положении самолет резко осел вниз. «Точно в яму, конец», — мелькнуло у Мака. Но через секунду паденье прекратилось.
Впереди так же невозмутимо торчали плечи Иванова и кожаный шлем. Иванов продолжал спокойно вести самолет.
Темно-зеленая раскинувшаяся машина легко и свободно скользила в зеленоватых волнах рассвета…
А в другом месте, за полчаса перед этим, на черную поверхность луга с блещущим кругом костра, сел другой такой же самолет. К нему подбежала женщина в толстом пальто, с головой, укутанной в темный платок. Прекрасное лицо «дочери Добротворского» обострилось, глаза смотрели хищно и пронзительно.
Женщина села, укрепилась ремнями. Самолет, скользнув по траве, начал подниматься в воздух…
И в третьем месте — на далеком центральном аэродроме в Москве — третья летная машина — огромный трехмоторный Юнкерс, с сияющей рядом окон пассажирской кабинкой, с широко размахнувшимися, вырастающими из корпуса, крыльями, с толстым безглазым лбом — принял десяток пассажиров.
Десять членов Президиума ЦИК, Совнаркома и Коминтерна летели на торжество выпуска эскадрильи «Ленин»! Они вошли в распахнутую дверцу и уселись в кожаных креслах перед толстыми, гранеными стеклами окон. Юнкерс поднялся с земли.