Всадники
Шрифт:
Мокки не удивился этим словам. Он их одобрял всем своим существом.
– Чем я могу тебе помочь? – все так же шепотом спросил он.
– Ничем, – сказала Зирех на выдохе. – Он мой. Он принадлежит мне одной.
Она глубоко вздохнула и возмущенно прошептала:
– Он даже не захотел марать свои руки о меня. Воспользовался другим, а сам наслаждался, пес безногий.
– Как ты это сделаешь? – не удержался Мокки.
– Узнаешь, когда я запричитаю над покойником, – отвечала Зирех.
В нее вселилась небывалая сила. Она схватила под уздцы мула и вывела его на бережок, где Уроз поджидал, сидя в седле.
– О, хозяин, – пообещала ему Зирех, – не успеет спуститься ночь, как для тебя будет готово ложе, достойное самого Али, а изголовье – достойное Пророка. Может быть, тогда ты простишь мне совершенную мною ошибку.
Голос ее был безмятежен и певуч. А лицо выражало самую униженную рабскую покорность.
«Сердце рабыни и тело потаскухи. Только кнутом вас и возьмешь», – подумал Уроз. Больше он о ней не думал. Ему не терпелось скорее отдаться сладостному отдохновению.
А Зирех подгоняла, подталкивала Мокки, не переставала сыпать советами. И сама тоже яростно трудилась. С раннего детства, на бесчисленных стоянках и ночевках, родичи кулаками и палкой вколачивали в нее искусство кочевой жизни. Каждый жест ее и каждое распоряжение были направлены на то, чтобы как можно скорее и как можно лучше создать уют. Как она и обещала, когда солнце только-только опустилось за зубчатую стену гор, и розовая заря еще не успела погаснуть на небосклоне, юрта уже стояла, прочная как дом, стояла посреди луга, под войлочной крышей, а внутри нее была сооружена постель, и костер пылал в очаге из трех больших камней.
Мокки вытер о штаны ладони с прилипшими к ним землей, травой и веточками и подошел к Урозу, чтобы снять его с седла. По его лицу и взгляду Уроз понял: «Он злится на меня за наказание его сучки больше, чем она сама».
Даже во времена, когда саис еще почитал и любил сына Турсуна, он никогда не был так внимателен, предан и ловок, как сейчас, когда он нес хозяина на руках. Между ненавистью, какой дышало лицо Мокки, и нежностью его рук противоречие было так велико, что Уроз почувствовал необъяснимое беспокойство. Но подбежала Зирех, приложила ладони к месту перелома, чтобы не допустить малейшего смещения осколков костей и малейшего их соприкосновения, и Уроз подумал: «Она хочет во что бы то ни стало искупить свою вину, за которую ее отхлестали. А он пляшет под ее дудку».
Зирех мягко и плотно придерживала ногу Уроза. Он был доставлен в постель без малейшего толчка. Для устройства ложа и украшения юрты Зирех использовала самые лучшие вещи, закупленные в Бамиане. Когда Уроза уложили на мягкий и нежный матрас, подперев ему спину пуховыми подушками, а ноги согрели легчайшими одеялами, веса которых он почти не ощутил, когда у изголовья, на импровизированном столике в виде перевернутого ящика, покрытого золотистой тканью, зажглась лампа, мягко осветившая юрту, эта непривычная роскошь обрадовала его до глубины души. Все его мышцы и конечности, его поясница и вся его кровь выражали признательность, на которую сам он был неспособен.
– Клянусь Пророком, – пробормотал он, закрыв глаза, – здесь славно поработали.
И тут Зирех склонилась низко-низко, чтобы поцеловать его свисавшую с ложа руку. Она думала таким образом усилить доверие Уроза к себе. Но тут она просчиталась. Неожиданное и благочестивое прикосновение ее губ вызвало у Уроза тревогу. В нем проснулся инстинкт самосохранения. Он незаметно приоткрыл веки и через щелочку увидел на лице поднимавшейся с колен женщины знакомое выражение жадности, решимости и хитрой осторожности. Он подумал: «Проучили тебя плеткой, сука несчастная, так теперь ты выслуживаешься – ладно! Но я-то знаю: душонка твоя трусливая способна только завидовать и ненавидеть, меня не обманешь».
– Пусть Джехол стоит рядом со мной, – распорядился Уроз. – До самого утра.
Мокки взглянул на Зирех.
– Ты что, не слышал, что сказал хозяин? – крикнула та с раболепным усердием.
И тут она тоже просчиталась.
«На этот раз они хотят заполучить не коня, – подумал Уроз. – Значит, деньги… А все их старания, чтобы получше меня усыпить…»
Он подавил ухмылку, начавшую было образовываться в уголках рта. Прежде всего, не вспугнуть Зирех. Обмануть обманщицу. Сохранить у нее ощущение полной безопасности. Направить ее по ложному следу.
– Он пил? – спросил Уроз у саиса, когда тот через высокий проем ввел Джехола в юрту.
– Да, хорошо попил, – ответил Мокки. – И поел. В Бамиане он получил двойную порцию овса.
– Стреножь его, и пусть стоит у самой моей постели, – настоятельно порекомендовал ему Уроз.
Он очень внимательно и с большим беспокойством смотрел, как Мокки привязывает Джехола. Велел поближе к постели вбить колышек, получше завязать путы.
Саис с радостью повиновался. «Давай… давай… – подумал он. – Заботься о коне. А Зирех позаботится о тебе».
Наконец Уроз дал им знать, что он всем доволен.
Зирех принесла поднос с чаем и пропела, а не проговорила:
– А вот и чай, самый крепкий, самый горячий, самый сладкий чай!
Уроз следил за всеми ее жестами, когда она ставила поднос на ящик-столик в изголовье, когда наливала темный от заварки чай. Ничего подозрительного он не заметил. Но ведь она могла еще снаружи бросить в чайник какое-нибудь снотворное зелье.
– Попробуй сначала сама, – приказал Уроз. – Не хочу обжигать рот, если чай слишком горячий.
– Хозяин оказывает мне большую честь, – выразила свое удовольствие Зирех самым смиренным и нежным голосом.
Она смело выпила полную чашку. Затем тщательно ополоснула и налила вновь.
– Дай ему немного остыть, и твой рот будет доволен, – заверила она его. – А я пойду приготовлю поесть.
Выйдя из юрты, Зирех присела у огня, который развел Мокки.
– Да поможет нам Аллах! – прошептал саис.
– Да будет благословенно имя Его, – подтвердила Зирех. – Дурак-то наш за коня успокоился и теперь блаженствует.