Всадники
Шрифт:
Она жалобно, по-детски застонала. До сих пор ее ярость, напряженный труд, хитрости и опасения отвлекали ее от физической боли. Но тут, когда появилась возможность расслабиться, разморенная теплом, идущим от костра, она почувствовала, как горит все ее тело, словно с нее содрали кожу. Она прикоснулась кончиком пальцев к начавшим покрываться корочкой рубцам, оставленным плеткой вокруг шеи и на спине. Эти движения сопровождали жалобные стоны:
– Больно! Так больно… Ой, как больно!
Мокки инстинктивно протянул к ней руки, чтобы обнять Зирех, и не решился прижать к себе это израненное тело.
– Ты бы полечилась, – посоветовал он хриплым голосом. – Мазями… бальзамами…
– Да, конечно, бальзамами… порошками, – прошептала она.
Брови ее сошлись. Мокки показалось при трепещущем свете костра, что лоб ее надвинулся и навис над лицом.
– Поставь лучше варить рис, – дала Зирех ему задание.
Он начал выполнять поручение, а сама она попробовала снять с шеи висящие на шнурке мешочки, с которыми никогда не расставалась. И резко отдернула руку, словно прикоснулась к раскаленному предмету. Шнурок прилип к голой коже, впился в окровавленную шероховатую поверхность шеи. Зирех оторвала полоску ткани от платья и намочила ее в воде, где варился рис.
– Дай я тебе сделаю, больно не будет, клянусь, – пообещал Мокки и взял у нее тампон.
Его большие пальцы привыкли оказывать помощь, и он сдержал обещание.
Он показал ей шнурок, как трофей. На нем висели пляшущие мешочки. Спросил:
– Развязать этот? Или этот? Для бедной твоей спины? Для шеи?
Зирех схватила его за руку и прошептала:
– Не трогай. Ты ничего не понимаешь в травах.
Там их столько же для смерти, сколько и для жизни.
Отобрав мешочки у саиса, она поднесла их к огню и стала пристально изучать метки из разноцветных ниточек на каждом из них. Покачала головой. Чуть приоткрытые губы неслышно повторяли заклинания. Мокки, не шевелясь, смотрел на нее. Он тихо поинтересовался:
– Ты говорила о смерти. Что смерть Уроза висит на этом шнурке?
– Потерпи, большой саис, мы слишком много болтаем, – медленно проговорила Зирех, кинув быстрый взгляд в сторону юрты.
Она начала тоненьким голосом напевать неизбывно печальную колыбельную кочевников, словно ей надо было успокоить разволновавшегося ребенка. Не переставая петь, развязала мешочек, помеченный красной ниткой, взяла щепотку травы и развела ее в небольшом количестве горячей воды, оторвала еще одну полоску ткани от платья и смочила ее полученной микстурой.
– Приложи и прижми тряпочку ко всем моим ранам, – велела она Мокки.
Когда он закончил, она надела тяжелое платье из плотной шерстяной ткани с широкими карманами. В правый она положила все мешочки, кроме одного, отмеченного темно-коричневой звездой, который она положила в левый карман. Шерстяная одежда согрела ее, и у нее вырвался вздох облегчения. Она деревянной ложкой зачерпнула горячего риса, попробовала и занялась приправами.
В юрте царил покой. Джехол спал, лежа на боку, пламя лампы за закопченным стеклом казалось неподвижным. Черные тени на стенках юрты не шевелились. Неподвижно лежал и Уроз, откинувшись спиной на подушки. Мозг и чувства его словно застыли. Он позволил им полностью расслабиться. Он знал, что может рассчитывать на них в случае опасности. И знал также, что опасность возникнет именно этой ночью.
Он услышал невнятный шепот за пологом, прикрывавшим вход в юрту.
«Ну что, уже?» – подумал Уроз.
Полог внезапно отбросили, и Уроз увидел темный силуэт Мокки на кровавом фоне костра. Он нес казанок с горячей ароматной пищей. Саис вошел, и полог упал. Мокки подошел к ящику у изголовья Уроза, поставил дымящийся казанок и отступил на один шаг.
– Постой! – повел бровями Уроз.
Был ли это действительно тот самый момент опасности, возникновения которой он ожидал, не зная, когда она придет?
– Постой!
Прищурив глаза, Уроз разглядывал Мокки. От него можно было ожидать только прямого грубого нападения. «Он не более чем оружие в руках своей бродячей сучки, – подумал Уроз. – Но это оружие в ловких руках может стать смертельным».
Уроз повернул голову к казанку, понюхал запах, идущий от еды, и вымолвил:
– Запах плова вкусен и приятен. Как жаль, что у меня пропал аппетит и мне не хочется есть одному.
Уроз вновь посмотрел на Мокки и непринужденным тоном продолжил:
– Поэтому я приглашаю тебя вместе с твоим прекрасным аппетитом разделить со мной трапезу.
– Меня? – округлил глаза Мокки.
Мешочек Зирех… Тот самый, с коричневой звездой… Он не думал, что она подсыпала тот порошок в пищу. Но можно ли быть уверенным, что он видел все ее жесты?
– Я за твоим столом? – снова выразил свое удивление Мокки.
– В пути нет хозяина и нет саиса, а есть только спутники, – сказал Уроз.
Голос его вдруг стал более грубым.
– Садись напротив! – приказал он.
Мокки присел на пятки по другую сторону ящика.
– Начинай есть! – сделал жест рукой Уроз.
Мокки вспомнил шепот Зирех перед тем, как он вошел в юрту: «Делай, что он скажет. Все, что он скажет». И протянул правую руку к казанку… Рука вдруг повисла в воздухе. Хоть и хитра Зирех, но предусмотрела ли она, что Уроз потребует…
– Тебя сегодня еще и упрашивать приходится, – настаивал Уроз.
Взгляд его потемнел от подозрительности, которую он даже и не пытался скрывать. Он вглядывался в лицо Мокки. Саис понял: сейчас если он хотя бы секунду промедлит, подозрение хозяина станет уверенностью. И по его вине заговор будет раскрыт… Опасение за судьбу Зирех взяло верх над страхом перед ядом. Мокки опустил три пальца в горячий, жирный рис, скатал шарик, положил его в рот и проглотил одним глотком.
Некоторое время оба сидела молча, не шевелясь. Потом Уроз поинтересовался:
– Ну как, вкусно?
– Так вкусно, что сам Пророк остался бы доволен, – шепотом ответил Мокки.
И почувствовал, как холодный пот выступил у него на затылке и потек по шее. Эти капли показались ему райской росой. Он отведал плова и остался жив. И вдруг, обнаруживая благословенный аппетит, сунул всю ладонь в казанок, сделал огромный комок и с шумом стал жевать. И еще, и еще. И даже не заметил, как Уроз после каждого его глотка немного поворачивал котелок. Когда, наевшись, Мокки начал облизывать один за другим пальцы, в казане не осталось места, где бы его рука не зачерпнула пищу.