Все девочки взрослеют

Уайнер Дженнифер

— Послушай, — начала она, затем съехала на обочину и остановилась. Я напряглась, но суетиться не стала. Что ей нужно?

— Если ты хочешь о чем-нибудь спросить, о чем-нибудь со мной поговорить, я всегда рядом.

«Как будто от тебя можно отделаться!» Я сжала губы и промолчала.

— Насчет парней, наркотиков или семьи...

— Я не принимаю наркотики.

— Конечно, — отозвалась мать. — Но у тебя явно что-то не ладится. Я беспокоюсь о тебе, Джой. Мне не нравятся твои оценки.

— Я же объяснила,

что учусь по программе для отличников, а она намного сложнее.

— Если у тебя проблемы с уроками, мы наймем репетитора или обратимся к учителям. Это важно, Джой. Оценки в младшей школе важны для старшей, а оценки старшей школы — для колледжа. Это касается твоей судьбы! Будущей жизни!

— Мне не нужен репетитор. У меня все в порядке.

— Речь только о том, — повысила голос мать, — что, если захочешь обсудить школу, друзей, что угодно, да все на свете, я в любой момент готова тебя выслушать.

— Хорошо, — пробормотала я.

— Я люблю тебя, Джой, — надтреснуто добавила мать.

Я поморщилась от того, как слащаво это прозвучало... и еще от навернувшихся слез.

— Я тоже тебя люблю, — равнодушно произнесла я.

Мать вздохнула и покачала головой, но, по крайней мере, тронулась с места, прочь из города, на шоссе, к магазину.

Когда мы остановились на светофоре, мать погладила меня по волосам, и я не отстранилась. Внезапно ее рука замерла.

— Джой, — сказала она. — Где твой слуховой аппарат?

Я застыла. Я вынула его утром, как обычно, но после уроков забыла надеть. «Придумай что-нибудь, придумай что-нибудь, придумай что-нибудь!»

— Я...

Загорелся зеленый. Сзади засигналила машина.

— В моем кармане! — триумфально сообщила я, вспомнив «Правила вранья родителям» Эмбер Гросс: «Как можно проще. Как можно ближе к правде и покороче. Чем больше болтаешь, тем больше шансов, что тебя расколют».

Я вытащила из кармана вкладыш для левого уха и показала матери.

— Он не работал.

Я поздравила себя с удачной мыслью, потому что формально это чистая правда. Разумеется, он не работал, потому что я его не включила. Но об этом я промолчу.

— Ты его намочила? — допытывалась мать. — Батарейка села? Джой, это очень...

— ...дорогая штука, — закончила я. — Он просто не работал. Не знаю почему.

Мать припарковалась перед «Мейси» и изучила вкладыш.

— Ха! Может, он не работал, потому что ты его не включила?

— Серьезно? — Получилось так же невинно, как у нее — саркастично. — Надо же!

— Надо же? Джой...

Тут мать проделала то, что прежде я встречала лишь в книгах: всплеснула руками.

— Что с тобой происходит?

— Успокойся. — Я распахнула дверцу машины. — Ну, ошиблась. Можно подумать, ты никогда не ошибалась.

Мать странно посмотрела на меня.

— Что ты имеешь в виду?

— Неважно, — пробубнила я.

Наконец мать тоже выбралась из машины и с несчастным видом уставилась на вход в торговый центр. Тем временем я достала из кармана правый вкладыш и вставила его в ухо. Затем хлопнула дверцей. Мать протянула мне руку, но тут же отдернула. Я постаралась не застонать вслух — мне тринадцать лет, а она по-прежнему пытается водить меня по парковке за ручку.

Мать глубоко вздохнула.

— Хорошо! — жизнерадостно воскликнула она, как болельщица на стимуляторах. — Идем!

Я проследовала за ней в магазин. Мы прошли мимо стоек с косметикой и духами и поднялись по эскалатору. Я направилась в оду сторону — к дизайнерским платьям. Мать — в другую, к детским.

— Мама!

— Что?

— Тетя Элль сказала, что у меня четвертый размер. Давай выбирать среди нормальных размеров.

— Нормальных? Это которые не ненормальные?

— Не детские. — Я старалась сохранять спокойствие.

— Давай хотя бы глянем.

— Ничего не подойдет.

— Всего одним глазком, — настаивала мама.

Я вздохнула и поплелась за ней. Она сняла с вешалки льняное платье до колен.

— Правда, прелесть?

Невероятно!

— Мама, — протянула я. — У меня уже есть такое. Ты купила его на выпускной в прошлом году.

Она нахмурилась.

— Правда? Что ж, оно милое. — Мама с надеждой на меня посмотрела. — Оно еще впору?

Я прислонилась к колонне и промолчала. У платья были короткие рукавчики и широкая юбка. В таком Джули Эндрюс уехала из монастыря в «Звуках музыки».

— Мнё нужно вечернее платье, — пояснила я. — Модное, сверкающее, с тонкими лямками...

— Ни за что! — отрезала мать.

— С жакетом или накидкой, разумеется, которую я надену в синагоге, так что никто не рухнет в обморок при виде моих плеч.

— Ладно, хватит уже! — Мать пыталась быть веселой, но в ее тоне ощущалась угроза.

Она схватила с распродажной вешалки коричневый твидовый сарафан с короткой юбкой в складку. Из-под сарафана торчала белая блузка с круглым воротником. К рукаву был приколот коричневый бархатный берет в тон.

— Ну как? Может, для бат-мицвы не подходит, но разве не прелесть? Наденешь в школу на танцы.

Я в ужасе уставилась на платье, затем на мать. Сейчас она подмигнет, улыбнется и скажет, что пошутила. Но ничего подобного не случилось.

— Нет, — отозвалась я. — Нет... и точка.

Подошла продавщица в тесных черных джинсах и остроносых туфлях.

— Отнести что-нибудь в примерочную? — прокричала она сквозь грохот рок-музыки, звучащей в детском отделе.

Мама порылась в распродажных вещах (так и вижу, как тетя Элль визжит от ужаса), достала платье с длинными рукавами, сшитое из чрезмерно блестящего зеленого атласа, и протянула его продавщице.