Все это очень странно
Шрифт:
Ну, может, это и не совсем правда. Может, слуха у Луизы и нету, но это вовсе не значит, что она не любит музыку, — так она сама говорит. Луиза чувствует музыку костями, позвоночником, основанием черепа. Зудом на коже. Похоже на разгадывание кроссворда. Луиза пытается разгадать музыку, а рядом сидит другая Луиза и пытается разгадать саму Луизу.
Музыка начинается, замолкает и снова звучит. В паузах Луиза с Луизой аплодируют, а потом зажигается свет.
— Я тут много о чем думала, — говорит Луиза. Так, о всякой всячине. Я хочу еще одного ребенка.
— То
— Ну, не знаю. Просто другого. И тебе нужно родить ребенка. Можно вместе ходить в школу будущих мам по системе Ламейза. Ты назовешь дочку Луизой в честь меня, а я свою Луизой в честь тебя. Представляешь, как будет здорово?
— Анна от ревности с ума сойдет.
— Но я буду просто счастлива. Когда Анна была маленькой, это было такое счастье. Все казалось удивительно вкусным, даже воздух. Мне и сама беременность понравилась.
— А сейчас ты что, не счастлива?
— Ну, да, счастлива. Но то счастье совсем другое, понимаешь?
— Немного. Как в детстве, да? Как в лагере?
— Да, конечно. Как в детстве. Но сначала тебе надо спровадить твоего призрака. Привидения не гигиеничны. Я могу познакомить тебя с очень милым человеком. Он виолончелист. Может, у него и не лучшая спермограмма, но он очень милый.
— А какой он по счету?
— Зачем так относиться к людям! Ты же его не знаешь. Я не хочу, чтобы ты считала его просто номером таким-то. Я тебе его покажу издалека. Да, и номера восемь тоже. Обязательно надо тебя познакомить с моим красавчиком номер восемь! Пойдем как-нибудь пообедаем, я тебе все о нем расскажу. Он без ума от страсти, сражен и поражен. Я его поразила!
Луиза отправляется в туалет, а Луиза думает о своем призраке. Ну почему нельзя, чтобы у женщины были и призрак и ребенок? Почему всегда приходится чем-то жертвовать? Почему другие не умеют делиться?
Интересно, зачем Луизе второй ребенок. Что, если он тоже возненавидит Луизу, как Анна? Или тоже окажется собакой в прошлой жизни? А если ее собственная дочь возненавидит ее, Луизу?
Когда музыканты возвращаются на сцену, Луиза шепчет Луизе: «Вон он. Справа, видишь, вон тот, с большими руками?»
Луиза плохо понимает, которого виолончелиста подруга имеет в виду. У них у всех большие руки. На какого ей надо сейчас смотреть? Кто этот очень милый человек, которого она не должна считать просто номером таким-то? Или Луиза показывает ей номера восемь? Луиза старается сосредоточиться. Оттуда, где она сидит, все виолончелисты кажутся симпатичными. До чего они, наверно, хрупкие и ранимые в своих строгих черных костюмах, когда музыка течет по струнам у них в руках, когда они пропускают ее сквозь пальцы, как воду. Какое расточительство. Надо пытаться хоть что-нибудь сохранить.
На сцене шесть виолончелистов. Не исключено, что Луиза переспала со всеми. Если бы я переспала с ними, думает Луиза, с любым из них, я стала бы распознавать их на вкус, знала бы, что они любят и как они любят. И уж точно бы знала, у кого какой номер. Но они бы меня не знали.
Призрак
Луиза идет на кухню. Открывает банки с консервированной фасолью, грушей и сердцевиной пальмы, выкладывает по нескольку кусочков на тарелку и ставит перед ним. Призрак скользит мимо. Может, он привереда, как Анна. Луиза понятия не имеет, что ему надо. Но она больше не пойдет спать в гостиную. Чья это спальня, в конце концов? Заснуть так и не удается, и Луиза всю ночь прислушивается к тому, как призрак ползает взад-вперед по чистому полу.
Утром призрак висит вверх ногами у стены в кладовке. «С меня хватит» — думает Луиза и отправляется в торговый центр за музыкальными дисками. Пэтси Клайн, Эммилу Харрис, Хэнк Уильямс, Джонни Кэш, Лайл Ловетт. Она просит консультанта посоветовать ей диск с йодлем, но молодой человек ничем не может помочь.
— Ну и ладно, тогда я возьму эти.
Пока он прокатывает ее кредитку, она спрашивает:
— Погодите, а вы хоть раз видели привидение?
— Вас это не касается, мадам. Да если б мне хоть одно попалось, я б его тут же взял в оборот — пусть покажет, где клад зарыло. Выкопал бы, стал бы весь в шоколаде и не продавал бы вам это дерьмо под названием кантри. Только, конечно, если клад не проклятый.
— А если у привидения нет никакого клада?
— Ну, тогда загнал бы его в бутылку и продал в музей. Настоящее живое привидение! Хоть сколько-то за него отвалят? Тогда я купил бы большую тачку и колесил бы по всей Калифорнии. Сам бы музыку писал, и без всяких долбаных йодлей!
Кажется, привидению понравилась Пэтси Клайн. Оно, конечно, не сообщило об этом. Но и не исчезло. Просто вылезло из кладовки и разлеглось на полу, так что Луизе приходится его обходить. Сейчас призрак стал толще, еще плотнее, что ли. Может, при жизни он был фанатом Пэтси Клайн. Волосы на нем стоят дыбом и колышутся, будто их шевелит ветерок.
Джонни Кэш нравится им обоим. Приятно — теперь у них есть что-то общее.
«Ну всё, подамся в Джексон» — напевает Луиза. Песенные герои, молодая пара, утратили жар своей любви. Теперь им холодно, и они собираются в Джексон. «Да хватит, не мели. Ты там будешь на мели.»
Посреди ночи звонит телефон. Луиза подпрыгивает в кровати:
— Что? Что ты говоришь?
Где она, в гостинице? Но Луиза быстро определилась. Призрак опять под кроватью, только рука торчит — будто ловит такси для спящих. Луиза берет трубку.
— Номер восемь мне сейчас такое сказал! — голос Луизы. — Ты пробовала кантри на своем призраке?
— Да, — сказала Луиза, — только не сработало. Кажется, ему понравилось.
— Уф, гора с плеч. Так, а что ты делаешь в пятницу?