Всё хорошо, что хорошо кончается
Шрифт:
Я осматриваюсь. Вход здесь совсем низкий — помню, мы пробирались едва ли не ползком. Вместо двери проём завешен плотными коврами, простыми, без узоров, серыми и белыми. Стены тоже укрыты коврами и шкурами, но в просветах я вижу что-то, напоминающее мне ледяные замки моего детства. Дом округлый, центральную часть занимает грубо сложенный очаг, и дым выходит в дыру на крыше.
— Это же снежный дом, мне не показалось? — спрашивает у нас Тилли, вынимая гребешок из саквояжа. — А почему? Зима ведь только началась. Они строят дома лишь на зимнее время, или у них тут всегда так холодно, как думаете? Ай, проклятые волосы совсем спутались...
— Вряд ли кто-то стал бы возводить себе новый дом каждую зиму, — размышляет Гилберт, сводя брови к переносице. — Это утомительно. И помните, эти люди упоминали вечный холод? Кажется, что-то здесь идёт не так. Понять бы, почему.
— А кстати, нам предлагали что-то съесть, — напоминаю я и вздрагиваю. Несмотря на то, что меня тщательно укутали, холод ещё не покинул тело. — Не знаю, как вы, а я бы перекусил.
Гилберт указывает на блюдо, которое оставила Туула.
— Кажется, там рыба, — говорит он. — Ты только всё не съедай, а то знаю я...
Тут он прерывается. На лице его застывает напряжённое выражение, и я невольно прослеживаю за направлением его взгляда.
Отогнув угол ковров, прикрывающих вход, в хижину заглядывает пятнистый зверь. Он хищно глядит на нас, поводит мордой, втягивая воздух, и проскальзывает внутрь.
— Помогите! — немедленно вопит Андраник. — Спасите нас! На помощь!
В ответ на этот крик из-за занавеси выглядывает Туула. Она видит зверя, но не проявляет беспокойства.
— А-а, Старая Аннеке почуяла рыбу, — скрипуче смеётся наша хозяйка. — Старая Аннеке хорошо потрудилась, нашла вас, заслуживает награды. Пусть она подождёт, я дам ей свежей рыбы.
С этими словами Туула ненадолго скрывается из виду. Зверь терпеливо ждёт, усевшись у стены, лишь облизывается раз или два. Когда старуха показывается, она бросает рыбу в воздух, и пятнистый зверь ловко её ловит. Сжав добычу в зубах, он выбирается из хижины, чтобы поесть снаружи.
— Ничего себе! — восхищённо подпрыгивает Тилли, забывая про гребешок в наполовину прочёсанных волосах. — Кто это, кто это? Какая пушистая! Можно, я потом её поглажу?
— Старая Аннеке — последняя в своём роду, — отвечает Туула, вытирая ладони прямо о штаны. — Как и все мы. Дети снежных котов вырастали с детьми нашего племени, теперь лишь старики остались. Грустно это. Но сейчас время сна, не время слов.
На этом Туула останавливается, оглядывает нас напоследок и уходит в отгороженную половину дома. Оттуда доносится какое-то шуршание, а затем наступает тишина.
— Ха-ха, — громко произношу я, указывая пальцем на Андраника. — Вот так храбрец!
— А сам-то чего в меня вцепился? — спрашивает Гилберт.
— Я это... ты же сам в прошлый раз говорил, мол, отступайте назад, не мешайте мне сражаться, — бормочу я, отползая в сторону. — Так что я всего лишь придерживался первоначального плана.
Затем я тяну к себе блюдо. В нём несколько крупных рыбин, не разделанных и даже не очищенных, запечённых целиком. И о соли, само собой, здесь тоже никто не слышал, но рыба всё равно вкусная.
— Гилберт, кажется, ты рыбу не любишь? — с надеждой спрашиваю я.
— Даже не мечтай, — отвечает он. — Мы все здесь голодные, не только ты один.
Что поделать, приходится поделиться с остальными. Даже удивительно, как много могут съесть тощие коротышки вроде Андраника и Тилли. По справедливости, их порции стоило бы уменьшить вдвое.
После еды Гилберт ненадолго выходит наружу, чтобы очистить блюдо при помощи снега. Вскоре он зовёт и нас на что-то поглядеть.
Снежная буря улеглась. Над пустынной равниной протянулось небо, черное, как траурный бархат, и по этой черноте разлился зелёный свет. Он зародился вдали, у горизонта, и растёкся выше. Там, где край зелёного смешался с чёрным, возник глубокий синий оттенок.
— Как красиво! — ахает Тилли.
— Думаете, где-то там живёт гигантский светлячок? — предполагаю я.
— Н-надеюсь, что н-нет, — бормочет Андраник.
Тут я вспоминаю о Старой Аннеке и озираюсь по сторонам. Теперь-то известно, что зверь ручной, но встречаться с ним мне всё равно не хотелось бы.
Однако кошки нигде не видно. Зато я замечаю пару ледяных домов чуть поодаль — один слабо светится изнутри и из дыры в крыше валит дым, второй же тёмен. Слева от нас мрачной громадой высятся скалы. Где-то там отец. Но где же Нела?
Впрочем, я ощущаю, что порядком замёрз, потому спешу вернуться к тёплому очагу. Мои спутники вскоре тоже заползают в дом. Мы немного спорим из-за одеял (люди иногда могут быть такими жадными!), затем устраиваемся поуютнее и засыпаем.
Утро здесь начинается рано. Выйдя наружу, я вижу, что небо ещё даже не просветлело, однако хозяева дома уже принялись за работу. Нииуш, уложив топорик и снасти для рыбной ловли на небольшие сани, куда-то уходит. Туула же, подбросив в огонь охапку сухих тонких ветвей, принимается вязать из шерсти костяным крючком.
Тилли не даёт ей покоя: девчонке не терпится понять, как из серых и белых нитей рождаются узоры. Она зарисовывает что-то в своём альбоме, мусоля карандаш, и то и дело придвигает лицо так близко к вязаному полотну, что я не удивлюсь, если крючок при очередном движении захватит кончик её носа вместо нити.
Туула при этом проявляет поразительное терпение. Вместо того, чтобы пнуть Тилли, она ей даже что-то неторопливо поясняет.
Андраник продолжает сладко спать. Гилберт по просьбе Туулы варит какую-то бурду в котелке над огнём, и по всему помещению растекается приятный запах хвои. Я же нашёл у одеяла распустившийся край и проверяю, нитка какой длины уместится в носу Андраника.