Всё хорошо, что хорошо кончается
Шрифт:
— Сильвер, возьми мой шарф!
Тилли останавливает меня и старательно укутывает, хотя помогает это не очень-то.
— И мой, — нехотя говорит Андраник.
Он накидывает свой шарф мне на шею и крепко затягивает, будто пытается задушить. Наверняка он и не собирался быть таким добрым, но после того, что сделала Тилли, ему было бы неловко остаться в стороне.
— Спасибо, — громко говорю я, а затем шепчу так, чтобы слышал один Андраник:
— Не очень-то мне нужен твой сопливый шарф!
Он вспыхивает и отходит. Тилли к этому моменту уже ушла вперёд, потому я теперь плетусь в самом конце и не сразу понимаю, что происходит, когда идущие передо мной вдруг останавливаются.
— Что там такое? — любопытствует Тилли. — Ты чего застыл, увидел что-то?
— Увидел, — странным голосом отвечает ей Гилберт. — Отойдите-ка назад на всякий случай, но без резких движений.
— Ой, — говорит Андраник.
— Д-да что там т-такое? — спрашиваю я, потирая ладони друг о друга и дуя на них в безуспешной попытке согреть.
— Я т-точно не соб-бираюсь д-делать н-ни шагу назад, ин-наче околею от холода!
И я заглядываю вперёд через плечо Андраника, что сделать несложно, поскольку он ниже меня.
Сперва я замечаю какие-то тёмные пятна на снегу впереди, затем вижу, что пятна эти чуть пошевелились. Наконец я понимаю, что перед нами стоит крупный зверь, подобных которому мне встречать не доводилось.
Он размером с большую собаку, но это не волк и не пёс. Морда напоминает кошачью, но глаза необычного для кошек цвета, серебристо-белые. Густая шерсть то ли светлая, то ли зверь извалялся в снегу, лишь кое-где сквозь белое проступают тёмные пятна.
Кончик длинного пушистого хвоста подрагивает. Зверь пристально глядит на нас, припав на передние лапы, и, кажется, собирается прыгнуть.
— Мне кто-то скажет, в чём дело? — возмущается Тилли. — Ничего не вижу!
Она стягивает с носа очки, разглядывает стёкла, дышит на них и протирает краем плаща. Затем водружает очки на нос.
Зверь негромко рычит и ещё сильнее прижимается грудью к земле, но пока не двигается с места.
— Почему вы ещё тут? — шипит Гилберт, оглядываясь на нас. — Отступайте назад! С этим я легко справлюсь, но вы будете только мешать.
— С чем справишься? — всё так же не понимает Тилли. — Если бы только ты знал, до чего меня раздражает, когда все говорят о чём-то, чего я не вижу! Ещё из-за этой белизны какие-то пятна стоят перед глазами! Что там — обвал, разбойничья засада, призраки, ожившие снежные бабы? Наши злые двойники? Вражеский флот? Что?
Она краснеет от возмущения и размахивает руками так сильно, что едва не попадает в лицо Андранику, некстати решившему оттянуть её в сторону.
Зверь настораживается при громких звуках голоса, прижимает маленькие круглые уши, а затем одним изящным прыжком поворачивает назад и скрывается из виду.
— Т-там был какой-то зверь, — поясняет Андраник. — Кажедся, ты его спугнула.
Затем он пытается вытереть нос шарфом и понимает, что его шарф теперь у меня. Несколько мгновений мы с Андраником недовольно глядим друг на друга.
— Что за зверь-то? — всё ещё сердито спрашивает Тилли. — Горный козёл?
— Похож на хищника, — отвечает ей Гилберт, оглядывая окрестности из-под руки. — Я раньше не то что не видел — даже не читал о подобных. Нам стоит проявить осторожность и двигаться тихо, чтобы не пропустить нападение. Этот зверь был почти незаметен в сугробе, я мог подойти вплотную и ничего не сообразить, если бы только он не шевельнулся.
— Н-надеюсь, с королевой Нелой всё в порядке в таком опасном месте, — дрожащим голосом произносит Андраник. — Что-то бде не по себе, а-апчхи!
А вот я, в отличие от остальных, уже не могу думать ни о чём кроме того, как же мне ужасно холодно. Ноги до колена превратились в бесчувственные куски льда, пальцы прежде болели, а сейчас я не ощущаю и их. Даже глаза у меня, кажется, замёрзли, а когда моргаю, перед ними встаёт красная пелена.
— Думаю, опасность миновала, — говорит Гилберт, но в голосе его мне слышится тревога. — Давайте-ка пошевеливаться.
Мы проходим шагов двадцать, может, тридцать, и вдруг неожиданно поднимается ветер, а с неба начинает сыпать снег. Становится хуже, чем в густом тумане, и я не вижу кончиков пальцев, когда вытягиваю руку перед собой.
— Нужно остановиться! — звучит голос Гилберта так глухо, будто сквозь подушку. — Иначе собьёмся с пути и замёрзнем!
Был бы ещё он здесь, этот путь.
Мы опускаемся в снег плечом к плечу. Гилберт тянет с меня одеревеневший шарф и растягивает его над нашими головами, чтобы хоть немного защититься от залетающих в нос и бьющих в лицо острых, точно булавки, снежинок.
— Самое время что-нибудь наколдовать! — заявляет Тилли, роясь в своём саквояже. — Глядите, я нашла варежку. Нужна кому-нибудь одинокая варежка?
Желающих не находится, и Тилли надевает её себе на левую руку, а затем пытается поместить туда же и правую.
— Я могу попробовать превратить вас в каких-нибудь зверей, — предлагает Гилберт. — В кого-то, кто не боится холода и хищников. Может быть, в волков?
— Почему бы не наколдовать нам уютный домик? — спрашивает Тилли. — С печкой во всю стену.
Гилберт насмешливо фыркает.
— Колдовство так не работает, — отвечает он. — Невозможно из ничего создать что-то, да ещё и настолько сложное. Жаль, что у меня нет такой силы, как у моего отца — он может изменять погоду. Я мог бы утихомирить ветер или сотворить небольшой дождь, но в нашем случае это ничем не поможет.
— Я-а г-гтов ст-ть кем угодно, — заявляю я, стуча зубами, — т-тльк бы поск-рее. Или безо всяк-к-го к-колдвства стану сосулькой, клац-клац-клац. Кстати, н-н-счёт сосулек — Г-гилберт, у тебя од-дна висит под носом.