Все кошки смертны, или Неодолимое желание
Шрифт:
Мой план, рассчитанный на стрингера Ванина, а теперь вынужденно скорректированный, состоял в следующем.
– Диски в надежном месте. Я в глухой обороне, практически на подпольном положении. Одновременно пытаюсь войти в контакт с противником и разрулить ситуацию. Достичь какого-то копромисса.
– Компромисс на компромате, - с пониманием кивнула Татка.
– Совершенно верно, - согласился я.
– Но к сожалению, убрать меня хотят такие люди… - Я вспомнил Мерина: «Люди с большой буквы».
– У которых свои… э… понятия. Они признают только силу. И то не всегда.
– Это кто ж такие?
– как бы невзначай
– Все узнаешь в свое время. Короче, если поиск компромисса затягивается, начинаем дозированно сливать информацию. Я буду понемногу сообщать тебе имена и присылать фрагменты записей, ты будешь их публиковать. Ну а если угроза, что меня грохнут, увеличится настолько, что шансов не останется, я отдам тебе все целиком.
Таткино лицо на протяжении моего рассказа оставалось кисловатым, и последняя фраза призвана была ее слегка обнадежить. Но сработало вяло. За жизнь, прожитую врозь, она и впрямь поднабралась опыта, причем по большей части негативного.
– Ты просто хочешь меня использовать, как последнюю шлюху, - жестко заявила она.
– Как обычный сливной бачок.
Я только руками развел: не говорить же было вслух, что согласно главенствующему в рядах прогрессивной общественности мнению Таткина репутация именно таковой и является.
– Хорошо, - неожиданно согласилась она, разливая по бокалам и стаканам остатки коньяка и шампанского.
– Но тогда у меня тоже есть условие. Давай по последней за удачу.
– В меня больше не влезет, - попытался отказаться я, вчуже удивляясь, что на Татку спиртное как будто не действует: в прежней жизни за ней таких талантов не замечалось.
– Не хочешь за удачу?
– скривила она губки. — Тогда я одна.
В обычных обстоятельствах меня трудно взять «на слабо». Но бурый медведь уже крепко держал меня в своих когтистых лапах. Вернее, не держал, а поддерживал. Я лихо схватил стакан.
Выпили коньяк, запили шампанским, и я смело спросил:
– Так какое условие?
– Тебя же могут убить в любой момент, так? Например, еще до того, как ты со мной успеешь связаться. Поэтому имена я хочу знать сейчас.
Медведя после последней порции во мне заметно прибавилось. И этот парень был не чета мне - настоящий мачо. Так что откровенный Таткин цинизм я не стал принимать во внимание: мы с бурым, в конце концов, были профессионалами. Но для отказа существовали и другие, очень важные, на наш взгляд, обстоятельства. Мачо не имеет права рисковать слабым полом.
– Нет, - помотал я своей медвежьей башкой.
– Не надо тебе этого знать. Для твоей же безопасности…
– Моя безопасность - не твой вопрос.
– Нет, - повторял я.
– Нет. Нет. Нет.
Бурый медведь уже полностью овладевал мною. Я задремал посреди разговора, точнее, впал в легкое забытье. Очнувшись, обнаружил, что Татка куда-то пропала. Я не знал, много ли прошло времени: за окнами уже светало. Я дотащился до постели, с трудом содрал с себя одежду и залез под одеяло. И тут Татка появилась снова. Я бы даже сказал - явилась.
Кожа у нее раскраснелась после горячего душа, мокрые черные пряди блестели в электрическом свете. На ней было только полотенце, обернутое вокруг бедер. Я помимо воли уставился на ее грудь: все такую же маленькую, но крепкую, курносо глядящую сосками в разные стороны.
– Ну-ка, подвинься, - сказала она, сбрасывая полотенце и
– Ты говорил, у тебя с этим все в порядке. Или надо предварительно устроить скандал, а? Это я умею, ты знаешь!
И Татка улыбнулась мне той нахальной улыбочкой, которая сводила меня с ума много лет назад. Потом нашарила выключатель и погасила свет.
30
Любимая страшилка Прокопчика - сесть голой жопой на ежа. При этом, философически замечает он, мнением ежа почему-то мало кто интересуется.
Я проснулся далеко после полудня с мыслью, что в моей биографии начинается новый период: от меня теперь мало что зависит. Я делегировал полномочия по части моей жизни и смерти Деду Хабару, Татке, Люсик и еще неведомо кому, а сам собираюсь перейти на нелегальное положение. В этом тоже были свои плюсы: например, не надо будет никуда спешить. Только подумал об этом, как сообразил, что у Люсик уже могут быть готовы результаты расшифровки, и подпрыгнул на кровати. Потом вспомнил ночь с Таткой и бессильно упал обратно.
Воспоминания были отрывочными, нечеткими и покрыты рябью, как в плохо настроенном телевизоре. Во-первых, я оскандалился как мужчина. Хотя количество в моей крови коктейля «бурый медведь» и само по себе способно было заполнить пустоты любого пещеристого тела. Но хуже было другое: как горький осадок, в памяти осталось, что Татка не мытьем так катаньем все-таки выдавила из меня дополнительные сведения. Взяв с нее страшную клятву, я назвал ей фамилию покойного доктора Ядова, а главных своих супостатов определил как миллионера с политическим будущим и крупного воровского авторитета. Подробности я помнил плохо, но думаю, она добилась этого в качестве компенсации за мою постельную несостоятельность: мы, мужики, представляем собой в этих случаях довольно жалкое зрелище и весьма уязвимимую мишень.
Голова с похмелья казалась надутой каким-то инертным газом: парила над телом воздушным шариком на тонкой ниточке и отказывалась выдавать четкие руководства к действию. Поэтому, оперируя простыми рефлексами, я принял контрастный душ, крепко растерся и кое-как оделся. Глянул на себя в зеркало и сразу отвернулся. Тем не менее поплелся в офис, рассчитывая вернуться к жизни хотя бы там.
Но застал там только Прокопчика, который опять мирно дремал на рабочем месте, своим видом демонстрируя: «На Шипке все спокойно…» Разве что снегом занесен не был. Я тоже уселся за свой стол, решив за неимением других занятий привести в порядок хотя бы мысли.
Итак, что мы имеем? Диски я зачем-то нашел, но на кой черт они мне сдались?! Я теперь знаю, чего больше всего на свете боится Дед Хабар. Повезет — узнаю что-нибудь подобное про Вальку Поноса. Вопрос: а оно мне надо?
Понос уверен, что дисков больше нет, и я его теперь не интересую. Следует ли мне открыть ему глаза на суровую правду? И что мне это даст?
Хабар пытается меня ущучить, во-первых, решив, что я работаю на конкурента, во-вторых, потому что я его раздражаю, как засевшая в неудобном месте заноза. Судя по тому, что я о нем слышал, он вообще не сильно любит, когда кто-то осмеливается ему перечить: масть такая. Что надо сделать, чтобы вынуть занозу, одновременно проявив максимум почтения к столь уважаемому члену криминального сообщества? Короче, как добиться прощения, не сказать - помилования?