Все люди - враги
Шрифт:
– Я и не думала о расставании, Тони. А ведь еще сегодня утром, всего каких-нибудь пятнадцать часой назад, я была в таком отчаянии, в таком отчаянии из-за того, что... но ты знаешь, мне незачем это повторять.
– Неужели это было только сегодня утром!
– воскликнул Тони.
– Неужели это еще все тот же день? Я теперь буду считать время по переживаниям, а не по часам или по четвертому измерению. Может быть, у счастливых народов нет истории, но у счастливых людей она есть. Да если бы я умел, я написал бы целую книгу о нашем сегодняшнем дне.
Кэти помолчала минутку, и он увидел в темноте огонек ее сигареты, то разгоравшейся, то затухавшей.
Наконец она шутливо и весело сказала:
–
– Конечно, идм сейчас же и ложись, - ответил
Тони, вставая.
– Не зажигай свет, - сказала Кэти, - я и так вижу.
Она ощупью нашла его руку и, держа ее в своей, сказала все так же весело, но более нежно:
– Тебя ждет еще один сюрприз, Тони. Вчера вечером я не впустила тебя к себе в комнату, а сегодня я приду к тебе, если ты хочешь.
Вместо ответа Тони поцеловал ее, и она шепнула:
– Я войду храбро, без стука, как только часы пробьют десять.
Когда она ушла, Тони зажег свет, показавшийся ему ослепительным. Он затемнил его, насколько мог, своей пижамой, затем умылся и разделся, закрыл ставни и лег на свежие простыни, поджидая Кэти.
Кэти сказала правду, они устали, и он уже впал в полудремоту, когда услышал, что дверь открылась, и увидел, как Кэти вошла и повернула в дверях ключ. Она подошла к постели и тихонько поцеловала его, потом сбросила халат - надо купить ей другой, понаряднее, подумал Тони, скинула туфли и присела на край постели.
– А ты не хочешь лечь?
– спросил он, откидывая простыни.
– Ты озябнешь.
– Ну, за одну минуту, что я посижу тут, не озябну, - ответила Кэти и взяла его за руку.
– Тони, ты когда-нибудь видел женщину, влюбленную без памяти, вот так я влюблена в тебя. Я сейчас люблю тебя еще больше, чем утром, - хотя мне и тогда казалось, что сильнее любить нельзя, - и это потому, что ты так бережно отнесся ко всему, что во мне еще не зажило. Но...
– Но что? Скажи мне!
– Будет ли это нечестно по отношению к тебе, нехорошо и неженственно с моей стороны, если я буду только лежать в твоих объятиях, и мы просто будем спать вместе?
– Мне так легко делать все то, что ты хочешь, и ничего другого у меня даже и в мыслях не будет.
Я и не жду большего. Господи! Разве не довольно того, что я держу тебя в своих объятиях после всех этих даром загубленных лет!
X
Каждое утро они завтракали не спеша на террасе, кроме тех дней, когда дул сирокко, - тогда Кэти завтракала в постели, а Тони сидел возле нее. В солнечные дни они шли после полудня к морю, в бухту между скал, и купались. Никто никогда даже близко не подходил к этим местам; там не было ни садов, ни слив, требующих ухода; места для ловли рыбы и маяк были на другом конце острова, а сети для ловли перепелов расставлялись выше, на расстоянии мили или больше. Тропинка, ведшая туда, так заросла дроком и ракитником, что тот, кто не знал о ней, вряд ли мог ее разглядеть, а те немногие любители прогулок, которые поддавались соблазну пойти в этом направлении, обычно доходили до обрыва, а потом поворачивали обратно. По утрам Тони и Кэти отправлялись в ее любимый уголок или лазили по горам, разыскивали незнакомые тропинки; иногда они спускались на пьяццу, чтобы купить книг или мороженого, а иногда просто сидели в саду. Но читать удавалось редко - им так много нужно было сказать друг другу, а в этом благословенном климате только калеки--да ипохондрики сидят дома. И каждую ночь Кэти спала в объятиях Тони, постепенно освобождаясь от сковывающего ее страха, но все еще воздерживаясь от радостей плоти. Иногда, лежа около спящей Кэти, томясь желанием и нежностью, Тони с грустью раздумывал
Страшно было подумать, что Кэти, непосредственная, пылкая Кэти прежних дней, подверглась такому унижению, что ей приходится заново учиться радости физической близости, что она чувствует себя опозоренной и не может отдаться своему возлюбленному, пока не окунется в счастье и оно не смоет с нее следы перенесенных обид. Что сталось с мужчинами и женщинами, что они в своем безумии превратили радость жизни в яд и называют любовью убийство?
Как-то утром, спустя дней десять после приезда Тони на Эа, ему подали на подносе с утренним завтраком целую пачку писем, пересланных из Мадрида.
– Ничего особенно интересного, - сказал он Кэти.
– Это дружеское письмо от некоего Уотертона, которого я очень люблю, хотя мы с ним никогда не были близки. Это дурацкие письма от разных других лиц. Банкир просит мою подпись. Вот и все - кроме этого.
И он помахал нераспечатанным письмом.
– Что это?
– Письмо от Маргарит.
– По-моему, тебе надо прочесть его, не откладывая, - сказала Кэти спокойно.
– Да, я и сам так думаю, только боюсь. Стращусь камня, который люди могут бросить в сад Геслерид [Геспериды - в греческой мифологии дочери Атланта, жившие в сказочном саду, где росла яблоня, приносившая золотые плоды]. Ну, надо решиться.
Он быстро пробежал письмо, а Кэти с беспокойством следила за выражением его лица.
– Но это же поразительно!
– воскликнул он.
– Что такое?
– Подожди минутку - я должен прочесть еще раз, повнимательней.
Он стал перечитывать письмо с самого начала.
– Наверное, что-нибудь случилось. Она, должно быть, влюбилась в кого-нибудь.
– Почему? Ты можешь сказать мне, что она пишет?
– Она пишет, что ее родственники называют меня отъявленным негодяем и мерзавцем, но что они все очень рады от меня избавиться и поэтому даже увеличили ей содержание. Она пишет, что сама она перестала считать меня негодяем и мерзавцем и что я напоминаю ей какой-то персонаж в пьесе, которую она видела, а названия не помнит. Она заказала себе несколько туалетов специально для бракоразводного процесса, собирается пригласить самого шикарного лондонского адвоката и ждет, чтобы я прислал ей неопровержимое доказательство своей неверности.
Тут еще много всякой всячины в том же духе, но в заключение говорится, что, по ее мнению, нам обоим будет лучше, когда мы расстанемся, а в постскриптуме она добавляет, что отказывается брать от меня содержание, эти деньги я заработал, трудясь в винограднике Навуфея [Навуфей - по библейской легенде владелец виноградника, казненный по ложному доносу царя Ахава и его жены]. На, прочти сама.
Кэти прочла письмо от начала до конца, потом сказала:
– Она какая-то чудная, Тони. Она на самом деле такая?
– Ничуть. Это все напускное - стиль ее вечеринок с коктейлями.
– Уж очень какой-то легкомысленный тон. Я бы не могла так писать человеку, которого когда-то Любила, - даже если бы между нами было все кончено.
– Это уж такой великосветский жаргон, и подразумевается, что под этой беспечной маской бушуют дикие страсти... Вот, скажем, у тебя разбито сердце, а ты шутишь, или орел выклевывает тебе печенку, а ты улыбаешься, или тебя отвергли, ты сходишь с ума от любви - и сыплешь остротами. Я всему этому не верю, я не верю, что за этой личиной есть чтото, кроме того, что видно снаружи. Мне нужны более убедительные доказательства, чтобы я поверил в эти глубокие скрытые страсти. Однако это к делу не относится. Самое главное - это то, что она показала себя порядочной женщиной. Если она не передумает, можно сказать, что она поступила необыкновенно великодушно.