Все оттенки черного

Степанова Татьяна Юрьевна

— А тут нет чужих, Нина. Как видишь, в Май-Горе все свои в доску люди. — Катя смотрела в окно: в доме Сорокиных на первом этаже горел свет. Значит, Константин пока еще там, подумала Катя, корпит над своим Евсевием Иеронимом.

Около половины одиннадцатого, когда по телевизору закончился фильм, который они смотрели вполглаза, Катя снова прильнула к окну. Сорокинская дача по-прежнему была освещена.

— Слушай, Нина, — Катя оглянулась на приятельницу, скучающую перед экраном. — Я так больше не могу. Надо что-то делать. Я умираю от любопытства — хочу знать, что у них там сейчас

происходит.

— Но под каким предлогом мы в такую поздноту к Александре заявимся?

— Не надо предлога. Я воспользуюсь дырой в заборе.

— А если тебя увидят?

— Сейчас ночь, а я днем ходила, и, как видишь, не засекли.

— Авантюристка несчастная… — Однако по Нининым глазам было видно, что и ей смерть как хочется новостей, — Но под окнами можно и не услышать ничего.

— Тогда вернусь назад. А Ты за сорокинским домом следи. Если он погасит свет, иди сразу же к калитке. Одно дело, если он спать ляжет, другое — если все же надумает к соседкам заглянуть или еще куда-то направится.

— Мне след в след за Костькой топать? — пошутила Нина, но шутка получилась плоской, потому что и ей уже передалось лихорадочное Катино настроение.

— Сама решишь по обстановке, — сказала Катя.

— Но Никита не разрешил нам самим туда соваться… — Кажется, это был последний Нинин довод.

— Да ну его в баню с этими советами! — Катя уже вертелась веретеном по террасе: скакала на одной ноге, натягивая джинсы, рыскала в поисках ветровки. — Гениальный Сыщик наш только пока одни факты констатирует, а тут соседей режут и травит, как кроликов!

Осторожно, чуть ли не по-пластунски, пересекли они участок и добрались до сарая. Ночь была, как и все предыдущие, теплая и душная. И безлунная. Отсутствие луны — Кате эта деталь запомнилась особо. Прогноз погоды вроде бы не обещал дождя. И тем не менее тучи пришли с востока и заволокли небо.

— Ну, с богом. Если что — кричи громче. — Нина прислушивалась, как зверек в норке. — А я как штык буду у калитки.

— Что это? — Катя вздрогнула: резкий протяжный крик прозвучал в ночи — где-то далеко в лесу за рекой.

— Птица, наверное. Филин на развалинах. — Нина поежилась, вглядываясь в темноту. — Впрочем, какие филины, всех на чучела уже давно перевели.

Катя, согнувшись, нырнула в заросли боярышника. Ни зги не видно. Где ж эта дыра в заборе? Сейчас бы фонарик… Она наугад шарила по доскам руками. Оцарапалась о ветку.

— Все, тут она, ну, я пошла, — Катин голос донесся уже с соседнего участка…

Путь до дома был знаком: надо только держаться в тени зарослей по забору. В прошлый раз днем Катя добежала до жасмина под окном за считанные секунды. Но сейчас, в темноте, видя перед собой как ориентир лишь ослепительно оранжевые окна, она на каждом шагу спотыкалась и в довершение всего пребольно ушибла ногу о какой-то корень.

На углу дома Катя остановилась, стараясь не попасть в полосу электрического света, льющегося с террасы. Там кто-то был: за тюлевыми шторами двигался чей-то силуэт. Однако с такого расстояния ничего не было слышно.

Катя, снова согнувшись в три погибели, шмыгнула к стене. Фундамент дома был высоким, кирпичным. Сидеть вот так на корточках

под окнами, прижимаясь спиной к холодному камню, было катастрофически неудобно. Она уже хотела было сменить пункт наблюдения, как вдруг…

На террасу кто-то вышел — скрипнули половицы.

— Что, уже пора? Уже идете? — раздался голос Александры Модестовны — нервный, тревожный. — Где Олег?

— Еще рано. Он там, наверху. Не время еще, — ответил голос Юлии Павловны.

— Откуда ты знаешь? Ты и на часы даже не смотришь!

— Еще рано, я чувствую. А что ты-то так нервничаешь, Саша? По-моему, нет для этого причины.

— Не мне, конечно; давать тебе советы, — Александра Модестовна сразу же сбавила тон. — И не мне тебя учить. Но не кажется ли тебе, что ты заходишь слишком далеко на этот раз? К нам, как видишь, уже следователь прокуратуры пожаловал. И если выплывет что-то и с мальчишкой… Если он только кому-то проговорится… Юля, это же такой скандал!

— Он ничего никому не скажет. И не надо устраивать мне сцен в такой день. Ты прекрасно знаешь: я уже не в силах ничего изменить. Ты что, не видишь, что мы уже не можем остановить это! Мы должны только подчиняться. Запомни, иначе… И успокойся. Все уже на пути к завершению. Скоро все будет позади.

— Не заговаривай мне зубы, пожалуйста. Тебе что, не ясно, что Олег догадался насчет мальчишки? Он же мужчина! Юля, ну я прошу тебя. Есть ведь какие-то границы!

— Для кого?

— Ну только не начинай, вот этого только, пожалуйста, не начинай. Я сейчас не на сеансе у тебя. С Олегом можешь так разговаривать, раз он все от тебя терпит, с этим спортсменом своим… А я тебе серьезно заявляю: с подобными вещами не шутят! Он же малолетка. Если только этот мальчишка кому-то проболтается про твои с ним художества.

— Замолчи. Я тебе сказала: заткнись!

Катя замерла: однако какими разными голосами умеет говорить эта женщина! Словно у нее, как у двуликого Януса, — два языка. Или один — раздвоенный.

Тяжелые шаги по террасе, скрип стула.

— Не стоит так беситься, Саша. Ну что ты, в самом деле? Он придет. Ты ведь его ждешь? Так вот: он явится. Не сейчас, позже.

Катя напряженно слушала: снова Хованская, и снова голос другой, другая интонация — вместо гневной, повелевающей теперь елейная, с плохо скрываемой явно намеренно ноткой издевки и сочувствия. Но кого же, судя по ее нервному тону, так жадно и нетерпеливо ждет ее приятельница?

— Ты мне каждый день это твердишь! — голос Александры Модестовны.

— И он приходит каждый день. И остается с тобой.

— Я его теряю, Юля. Я чувствую: я теряю его! Я с ума схожу. Вся эта наша чушь, которой я пытаюсь его удержать… Я думала, после ее смерти у нас с ним все как-то определится, наладится… Но сегодня день похорон, а он даже не пришел!

«Сорокин, — догадалась Катя. — Ах вот оно что, оказывается.»

— Я повторяю: не волнуйся, он придет, — в голосе Юлии Павловны, на этот раз расслабленном, покровительственном, послышалась нотка досады. — Но вообще сегодня, в такую ночь, не время накручивать себе нервы по пустякам. А что до нашего прекрасного друга… Считай, он привязан к тебе на всю оставшуюся жизнь.