Все оттенки черного

Степанова Татьяна Юрьевна

Чувство того, что они не договорились в тот вечер о чем-то важном, быть может, самом главном, долго не покидало Колосова.

В дежурку звонил Караулов. По его взволнованному тону Никита понял, что сейчас услышит нечто особенное. Но следователь, явно Для того, чтобы немного помариновать коллегу, начал с…

— У меня начальник розыска тут сидит, Майоров, — кричал он в трубку словно из подземного бункера. Слышимость на линии была отвратительная. — Они только что закончили обход и опрос жителей поселка. Колоброда-Тарантинова вчера все видели в основном у магазина. Деньги у него к вечеру завелись. Продавщица сказала, в половине девятого мужики с автозаправки за пивом разливным приехали. Вроде и Колоброд с ними там гужевался.

Расстались где-то в десятом часу. Он уже никакой был. Пошел вроде на автобусную остановку. Ну, больше его никто и не видел.

— Коса, которой он косил, они насчет нее что-нибудь узнали?

— Коса была его. Майоров с сотрудниками к нему домой ездили, жену спрашивали, искали — нет косы. Вчера, жена говорит, как он с утра к бочке ушел, так больше домой и ни ногой.

— Он не с косой же ушел! Значит, у него где-то было место, чтоб инвентарь хранить. Пусть опросят шабашников, поденных — они не могут не знать.

— Хорошо, я передам. Никита, и только что эксперт звонил, — голос Караулова звенел от волнения. — Они закончили с химией своей. В крови у Тарантинова, как мы и предполагали, высокое содержание алкоголя. Но, кроме него, анализ еще выявил и… Никита, у него клофелин, понимаешь? Он был в беспомощном состоянии, в отключке полной, когда ему рану нанесли. Он не мог, эксперт говорит, оказывать никакого сопротивления при такой дозе, таком коктейле. И еще: я не знаю, отчего ты вдруг снова заинтересовался делом Полунина, точнее, я до сих пор голову ломаю, как ты догадался. Объяснишь потом мне подробно. А сейчас слушай внимательно: мы с шефом только что материалы подняли. Платок черный, шелковый, с тремя узлами на концах действительно есть в описании вещей, внесенных в протокол осмотра квартиры. И это опять же не все. Я просмотрел заключение судебно-медицинской экспертизы трупа Веры Полуниной, жены его… На левой ладони женщины заживший след от пореза длиной около девяти сантиметров. От большого пальца к мизинцу, наискось. Эксперт там фотографии делал, мы с шефом сравнили только что. Никита, я же труп Тарантинова лично осматривал сегодня. Это очень похоже. И тоже на левой руке. Никита, что же это? Что у нас получается теперь? Что у нас тут происходит, в конце-то концов? Ну что ты молчишь, Никита?

Колосов смотрел на стену изолятора, выкрашенную облупленной масляной краской. Перед ним была глухая стена.

Глава 22

ПОВЕЛИТЕЛЬ МУХ

Кого-кого, а Сорокина в гости Катя совсем не ожидала. Он медленно шел по дорожке от калитки между кустами сирени, и прозрачные вечерние сумерки вступали в пределы сада и дома вместе с ним. Он был истинным Сумеречным Гостем, этот бывший друг детства, в дорогом черном траурном костюме, измятом после долгой поездки в машине. Потому что вместе с ним на порог дачи Картвели вступила Печаль.

Сорокин остановился у крыльца, видимо, не решаясь без приглашения зайти в дом. В прошлый раз он действовал куда решительнее, а сейчас молча ждал. Катя наблюдала за ним с террасы: Сумеречный Гость вернулся с похорон. Нива вышла на крыльцо. После того, что произошло между ними, она явно не знала, как себя вести.

— Нина, я пришел извиниться перед тобой. — Он взялся за перила. — Я не мог себе простить, не спал всю ночь. Я сам не знаю, какая муха меня укусила, что я тебе наговорил…

Нина быстро сбежала по ступенькам. Смуглая узкая ладонь ее накрыла его руку на перилах. И ах! — как писали в сентиментальных романах — их взгляды встретились. Сорокин вздохнул и уткнулся лицом ей в плечо. Видимо, это был их особый, памятный обоим жест — губы Нины тронула улыбка. Пальцы ее перебирали темные жесткие завитки на его затылке, разрушая модную, стильную прическу.

Катя подумала в который уж раз: да, этот друг детства с солидным стажем, не в пример простаку Кузнецову, до сих пор может одним

лишь словечком «прости» вить из мягкосердечной Нины веревки. Видимо, что бы она ни говорила, как бы ни подсмеивалась сейчас над прошлым, этот давний дачный роман с приемным сыном дипломата был одним из самых сильных переживаний в ее жизни. Самым ярким эпизодом до тех пор, пока она не встретила красавчика и обаяшу Борьку Берга.

— Очень устал? — спросила Нина тихо.

Сорокин не отпускал ее от себя…

— Как все прошло? — она попыталась сбоку заглянуть в его лицо.

— Нормально. Могильщики только пьяные были в дупель. Нам с Шуркой самим пришлось помогать. Там на соседней могиле ограду поставили, не развернешься теперь.

— Панихиду отслужили? — спросила Нина мягко. Он покачал головой.

— Почему? Неужели священник отказался?

— Нет. Я просто сам не стал. Мы торопились — отсюда пока доедешь, а могильщикам на пол-одиннадцатого было назначено. Я боялся опоздать, на церковь времени не хватило. — Сорокин отстранился. — Мне парень в морге, когда тело выдавал, советовал не открывать гроб. Лерка изменилась сильно, жутко изменилась. Представляешь, я ее так больше и не увидел, сестренку свою…

— Костя, пожалуйста, Костенька, милый… — Нина уже готова была заплакать от жалости к печальному Сумеречному Гостю. — Мне так жаль ее. Я ее весь день сегодня вспоминала. Нас всех вспоминала. Наши родители еще с нами тут были, как мы жили все тут вместе… А Лера, кто же знал из нас тогда, что ее ждет вот такой ужас.

Слушав весь этот лепет, это воркование двух голубей на крыльце, Катя думала вот о чем: Сорокин отбыл на похороны сестры вместе с Кузнецовым ранним утром. А беднягу Колоброда прирезали, судя по состоянию тела на момент осмотра, где-то после полуночи. Если абстрагироваться от всех ностальгических эмоций и рассматривать лишь одни голые факты, то получается, что двое потенциальных подозреваемых по первому убийству и в момент совершения второго убийства тоже находились здесь, в поселке, и по логике вещей вполне могли…

— Шура с тобой вернулся? — спросила Нина.

— Нет, мы расстались с ним на кладбище. У него дела в Москве были. Он задерживается. Но приедет обязательно.

— Это он все по смирновским делам хлопочет, мирит режиссера с молодой женой? — улыбнулась Нина.

— Да нет, вроде по своим крутится, — Сорокин в ответ тоже ей улыбнулся. — Он какие-то бумаги для Александры должен был в нотариате заверить. Сейчас ведь к нотариусу очередь по записи, как к вашему брату дантисту.

— Ну а что же это мы на пороге все стоим? — Нина взяла его за руку. — Пойдем к нам.

— Да я, собственно, за вами и пришел. Хотел вот к себе тебя с Катериной позвать. Там, в Москве, с поминками как-то не вышло ничего. Так я по пути все купил, и вина хорошего, думал, с вами сестру помяну, — Сорокин поднялся на крыльцо и заглянул в дверь. — Катя, вы не против, если я вас приглашу?

— Конечно, нет, спасибо. Мы идем. — Катя тут же как бдительный страж выглянула с террасы.

— Только мы одни? — Нина удивленно пожала плечами. — А Александру Модестовну, остальных разве не позовешь? Даже не зайдешь к ним?

— Сорокин молчал. В лице его что-то изменилось. Из сентиментально-печального оно стало замкнутым.

«Что ж тут удивительного, Ниночка, — решила Катя, — что в день похорон он не желает переступать порог дома, где, быть может, и убили его сестру».

Сборы были недолги: только дачу запереть да перейти через улицу на соседний участок. Импровизированный поминальный стол был уже накрыт на первом этаже жилища Сорокина. Фрукты в глиняной вазе, конфеты, готовая закуска на блюде, две бутылки красного дорогого испанского вина и бутылка водки. Рюмки были разнокалиберные. Кате, например, достался хрупкий вместительный колокол из дешевого стекла на тонюсенькой ножке Сорокин разлил вино, а себе плеснул солидную порцию водки.