Все оттенки черного
Шрифт:
— Яви, яви милость свою, о Денница. — почти пел женский голос — хриплый, полный неги, полный желания и ярости.
Катя с трудом оторвалась от звезд. Хованская, обнимая Смирнова за шею, повисла на нем, как плющ, ласкала его неистово и страстно, как мегера, как алчная до любви фурия, как полуденный демон, исполненный испепеляющей страсти и похоти.
— Проси, умоляй его, припадай к стопам его, — шептала она, задыхаясь от волнения и возбуждения. — Обещай ему в душе что должно, можешь не говорить это вслух, он и так услышит, обещай и проси! И он даст тебе все.
Кате казалось — это клекот той невидимой ночной птицы, обнимающей, точнее, подминающей под себя Смирнова своими черными крыльями.
— Проси, и он сжалится, сжалится над тобой… Он поднимет, как я поднимаю тебя из праха… Поднимет, как поднимаю этот ореховый прут, как я поднимаю… Где? Где он?! Куда ты его дел? Где он?
Катя замерла: точно кошку прижгли каленым железом — вот как она заорала это свое «где?!». Хованская отскочила от Смирнова как от прокаженного. Упала на четвереньки, юлой закружилась внутри круга, судорожно шаря по траве руками, ища что-то…
Ив этот миг… Позже, придя в себя, Катя объяснила сама себе это так то был всего лишь обычный самолет.
Гул взлетающего «Боинга», «Ила», «Руслана» — черт его знает еще там какой авиамахины, сломавший безмолвие ночи, как печать. Неистовый рев и грохот. Над лесом в ту ночь просто летел самолет в сторону Домодедова. Это было самое простое объяснение. Но так Катя решила для себя уже потом.
Но в тот миг она просто оглохла от громоподобного грохота. Порыв ветра ударил ей в лицо. Она услышала хриплый вопль: Смирнов, переломившись пополам, хрипя, выблевывая все из себя, упал на колени, уткнулся лицом в землю. Пальцы его царапали траву. Приступ обильной рвоты буквально рвал его на части.
Хованская одним прыжком перемахнула через него, выскочила из круга и… бросилась прямо к зарослям орешника.
На секунду ее бледное, искаженное дикой гримасой лицо мелькнуло перед Катей: словно это на мертвенном блеклом лунном диске кто-то провертел дрелью две черных дырки-глаза и затем полоснул бритвой прорезь ощеренного в сатанинской усмешке рта. В этом лице не было уже ничего женского, ничего человеческого. Хованская секунду глядела во тьму, прямо на обмершую от страха Катю, а затем ринулась в заросли, обламывая ореховые прутья один за другим, точно пытаясь то ли сорвать их все, в огромном количестве, то ли найти среди них один, нужный, какой-то особенный. Она хрипела, как и Смирнов, словно ее что-то душило.
Катя увидела перед собой ее бледную руку, мертвой хваткой вцепившуюся в ореховую ветку…
И тут-то, не помня себя, Катя кубарем покатилась по склону. Над ней со свистом сомкнулись согнутые, а затем распрямившиеся разом молодые деревца. Последнее, что она увидела, прежде чем ткнуться носом в мох: среди туч, медленно, словно бы лениво, заволакивающих небо, все еще мерцала, пульсировала голубая, насмешливая и яркая звезда.
Глава 24
ВОДКА
Из Старо-Павловского отдела, как и было условлено, Колосов собирался ехать ночевать снова к Юрке Караулову. Дело
В отделе шел вечерний развод и инструктаж заступающих на дежурство нарядов. Местное начальство уже отрапортовало «наверх», в главк, об «усилении профессиональной бдительности и увеличении количества задействованных в охране общественного порядка единиц из числа приданных сил и техники». И милиция даже в этот поздний час напоминала растревоженный муравейник.
Однако действия, нацеленные, по мнению местных детективов, на «стабилизацию криминогенной ситуации», на взгляд скептика Колосова, попахивали волюнтаризмом. Например, на следующие сутки в Старо-Павловске намечалось провести широкомасштабную профилактическую операцию под кодовым названием «Гром».
Но до недогадливого Колосова все никак не доходило, как же повлияет на ход раскрытия двух убийств и двух загадочных самоубийств спланированное штабными аналитиками «увеличение в ходе профилактической операции количества задержанных нарушителей паспортно-визового режима из стран ближнего зарубежья, а также иных лиц, ведущих антиобщественный образ жизни».
Но в принципе с такой вселенской чисткой района начальник отдела убийств был согласен. Для предварительных отчетов «наверх» о мерах по «удержанию криминогенной ситуации под контролем» годились бы для галочки и десятка два заключенных в отделовском «обезьяннике».
Сдав Ищенкова которого ожидало скорое освобождение, на руки конвою, Колосов поднялся в кабинет начальника криминальной милиции. Они должны были обговорить поисковые мероприятия в Май-Горе по установлению возможных дополнительных очевидцев происшедшего. Беспокоили Колосова и неясности с орудием преступления. Коса, коей, по предположению эксперта, зарезали Тарантинова, не давала ему покоя. Преступник, кто бы он там ни был, просто не мог унести ее далеко от места убийства. И мысли Никиты в связи с этим то и дело возвращались к реке. Ведь это было самое удобное, самое надежное и самое близкое к месту хранилище для всех улик.
Но чтобы обшарить дно Сойки, требовался квалифицированный водолаз. А это значило, что к операции должны подключиться военные или МЧС, что стоило денег. А их в Старо-Павловском отделе хватало лишь на урезанный до безобразия лимит бензина да на зарплату сотрудников.
Совещание с местными сыщиками шло своим чередом, как вдруг у Колосова сработал пейджер. Его немедленно просили связаться с дежурной частью главка.
— Никита Михайлович, тут разыскивают вас! Зам ваш приказал соединить! Говорит, неотложное дело! Вы приказали звонить ему в любое время суток! — кричал в трубку словно не из Москвы, а с Луны далекий дежурный по главку. — Соединяю!
Колосов извинился перед коллегами. Они все встали и покинули кабинет. Было ясно, что в такой горячке начальнику отдела убийств мог звонить лишь кто-то из его личных конфидентов. А подобные разговоры с агентурой не для лишних ушей. И в розыске на этот счет немало строжайших табу.
— Алло, Никита, наконец-то! Добрый вечер, извините, что так поздно, но я звонил вам целый день.
Слышимость теперь была гораздо лучше. Но голос — хрипловатый густой баритон — был Никите незнаком.
— Здравствуйте, кто говорит?