Всё равно тебе водить
Шрифт:
Когда мы проезжали мимо рынка, нас накрывала орда домохозяек, груженных сумками, пакетами, детьми. Валы пота накатывали один за другим. Фрукты и овощи второй свежести их дополняли. Я приезжал в СОБАК, почти теряя сознание — обезумевший, посиневший. Ни с кем не здороваясь, несся в туалет, чувствуя себя, как при месячных. Лишь там, наконец, разрешался. Плюх. Плюх. Плюх. Плюх. Пока дерьмо падало, я возносился в небеса.
В какой-то момент, не помню точно когда, в газетах заговорили о "Пантере"(25). Я не мог поверить, что кто-то действительно способен захватить университет — хотя бы ради того, чтобы потребовать нормальной работы библиотеки.
Раз университет захвачен, то он должен быть захвачен круглые сутки, и однажды после работы я решил туда сходить. Я хотел своими глазами посмотреть на этот новый 68-й. Едва повернув на виа По, я встретил Кастрахана. Я не сразу его узнал. Он отрастил бороду и волосы. Вместо вельветового пиджака носил кожаную куртку. Вокруг шеи у него была обмотана куфия.
— Привет, Вальтер, — сказал он мне, — так ты тоже из наших?
— Нет, я первый раз иду, просто взглянуть. Я прохожу гражданскую службу, мне не до университета…
— А я — всё время с «Пантерой».
Он поправил на шее свой платок палестинского партизана.
— Ты на какие-нибудь лекции сейчас ходишь?
— Ты что, шутишь? Нет никаких лекций. Мы всё блокировали.
Вид у него был очень революционный.
— Я сейчас домой, только перекусить, — добавил он. — Мне удобно, я здесь рядом живу.
— Да, а где?
— На виа Рома, отсюда два шага.
Неплохо для революционера. Мы попрощались. Он сказал пять фраз, не приведя ни одной цитаты из Аббаньяно. Работал больше на спецэффектах.
Я подошел к университету. Главный вход, освещенный неоном, казался пустым.
Несколько человек кучковались у запасного выхода. Стояли, беседовали. Я приблизился. Они замолчали. Я хотел войти, но чьи-то пальцы схватили меня за рукав.
— Нам не нужны бритоголовые, — сказал владелец пальцев.
У всех были бороды, длинные волосы и куфии на шее. Я резко выдернул руку.
— Да неужели?
— Мы не хотим, чтобы здесь были нацисты, — внес ясность другой.
— И не допустим провокаций, — уточнил третий.
— Я тоже, — сказал я.
Я попробовал войти. Самый здоровенный преградил мне дорогу.
— Тебе что здесь надо?
— Твою сестру. А вам что?
— Мы из службы охраны порядка. Никто не может войти без нашего разрешения.
— А вы разве не боретесь за общедоступный университет?
Они переглянулись.
— Я записан на философский факультет. Бритый я или нет, у меня такое же право войти, как и у вас.
Винни-Пух отодвинулся. Я переступил порог. Поднялся по лестнице. Стены были сплошь покрыты граффити. Откуда, интересно, у них деньги на краску? А об озоновой дыре они, интересно, думают? Все, кого я встречал, выглядели совсем по-другому, чем я, были другой масти, и смотрели на меня, как на пришельца с другой планеты. Кто-то спросил, нет ли у меня травы. Надписи гласили:
ДОРОГУ ПАНТЕРЕ ИЛИ ЗА ВСЕ БУДЕТЕ ПЛАТИТЬ. "Ага, — подумал я, — они будут платить.
Платиновыми "Америкэн Экспресс."" Я покружил немного по пустым коридорам, потом мне надоело всё это, и я ушел.
Тем временем наступили выборы. Как всегда, во властях ничего не изменилось.
Оппозиция провалилась с таким треском, что стало ясно — её нет и не будет.
Легисты(26), напротив, собрали по всем округам довольно много голосов.
Средний итальянец боится, что какой-нибудь негр женится на его дочери или украдет его кошелек. Многие, конечно, подзабыли, что такую милую вещицу, как мафия, привезли в Америку именно мы — "нация святых, поэтов и мореходов"(27). Что же касается здорового ломбардского предпринимательства — похоже, что о Севезо(28) уже никто не помнит. Если спросить на любой дискотеке какого-нибудь любителя потанцевать, что такое диоксин, он ответит: "э-э-э… ну… это… новое палево?"
Бог-деньги победил по всем фронтам. Политические беженцы с Востока перебираются на Запад ради порношопов и супермаркетов — наконец-то они свободны засовывать себе резиновый член в задницу и тоже быть безработными. Но наш мир — лучший из миров. Или, во всяком случае, вот-вот станет таковым. Увеличивается число умерших от СПИДа и поверхность пустынь, цены на бензин и потребление героина, государственный долг и количество крыс в больницах, увеличивается пропасть между богатыми, которые всё богатеют, и бедными, которые всё беднеют, но зато мы имеем лучший в мире чемпионат по футболу, так зачем беспокоиться?
С окончанием занятий в школе телефонные звонки прекратились как по мановению волшебной палочки. Паскуале принес в офис карманную модель "Космических пришельцев". Мы держали её в ящике стола. Волчино изобретал каждый день бесполезную работу, чтобы держать нас занятыми и чтобы чувствовать себя по крайней мере начальником, раз уж ему не довелось стать депутатом.
Фантазией наш паренек, понятное дело, не блистал.
— Сделайте мне восемь копий этого списка, — командовал он нам.
Это была перепись всех цыган. Пара копий списка, толстого, как телефонный справочник Лос-Анджелеса, у нас уже имелась.
— Да зачем нам нужно десять копий? — спрашивали мы.
— Никогда не знаешь, что может случиться, — отвечал он и удалялся, напуская на себя страшно занятой вид.
Едва Волчино закрывал дверь, Паскуале открывал ящик. Мы играли часами. Для Паскуале это почти всегда кончалось тем, что он звонил жене:
— Чао Саския, это я. Знаешь, я сегодня задержусь, здесь с ума сойти сколько работы. Мы прямо перегружены. Ты себе представить не можешь, какой тут у нас завал. Ну разумеется люблю. Конечно. Конечно. Чао.
— Ну как там дома? — спрашивал я его.
— Да все нормально. Саския в этом месяце еще и премию получила(29).
Однажды моя мать позвонила в офис. Мы довольно давно уже не созванивались.
— Вальтер, тётя Карлотта умерла. Инфаркт.
Я ничего не сказал.
— Похороны в понедельник.
Я не мог говорить.
— Если хочешь, встретимся прямо там.
Прошло несколько минут.
Я услышал в трубке приглушенный шум транспорта. Мать звонила из автомата.