Всё становится на места
Шрифт:
Я обратил внимание, что сказал он это не со злобой, а будто с печалью.
«Это оттого, — сказал он, — что один дорогой мне человек погубил себя из-за таких вот способностей. Мечтал от них избавиться, а когда понял, что всё зря, не захотел жить. Жаль, что он не дождался перемен».
— О, и тут есть связь с принцем Теодором? — догадываюсь я.
— Я провёл всю ночь после этого, исследуя записи бывшего наставника, — кивает Гилберт, — и нашёл упоминания о некоем Т., который приходил со стороны моря около двух десятков лет назад. О нём было сказано немного — лишь то, что сила его была
Тут мы ненадолго прерываем беседу, потому что снизу нас окликает Ричил.
— Спокойной ночи, мальчики! — кричит она и размахивает тремя руками. В четвёртой корзинка с вязанием.
— Спокойной ночи! Сладких снов, Ричил! — отвечаем мы и тоже машем.
— Ах, шалунишки, — довольно хихикает она и направляется домой.
— Продолжай, — киваю я Гилберту. — Так Теодор всё-таки нашёлся, да? Ведь он погиб позже и в море.
— Да, в тот раз люди принца, в том числе Бартоломео и Брадан, обшарили всё вместе с колдуном. Проверили все следы и наконец, спустя много дней, отыскали Теодора далеко вверх по реке, у поселения Язык Змеи.
— Какое странное название, — говорю я. — Страшно даже предположить, что за люди там жили.
— Люди ни при чём, — поясняет Гилберт. — Поселение стояло на берегу реки Змеистой, что начинается у Дальнего Края Света и раздваивается ближе к болотам, как змеиный язык. Отсюда и названия. Так вот, мой бывший наставник упомянул в своих записях, что Теодора приютили местные жители, и он даже вроде бы почти пришёл в себя. Колдун ещё раз попробовал убедить принца задержаться, чтобы всё-таки сделать его своим учеником. Но ничего не вышло, и Теодор всё же отправился домой, чтобы спустя несколько лет уйти в море и не вернуться.
— Надо же, как мало мне было известно о Теодоре, — удивляюсь я. — О нём говорили только, что был хорошим моряком, даже лучше, чем его брат. Как-то его ещё прозвали, Чёрный Окунь?.. нет, не то... Чёрная Лодка? Или, может, Селёдка? Точно, Весло! Хотя нет, не точно...
Мой друг хмыкает.
— Ладно, неважно, — говорю я. — Словом, я знал о нём лишь то, что он был бесстрашным человеком и должен был бы стать великолепным правителем, если бы только не погиб.
— А это не так, — говорит Гилберт, крутя вилку в пальцах. — Он, оказывается, обладал колдовскими способностями, что старался от всех скрывать. Его семья ни о чём не знала. Наверное, способности проявились поздно. Теодор часто уходил в море, чтобы реже быть у родных на виду. Он страдал, не мог смириться, не хотел быть уродом и чудовищем — это его собственные слова — и считал, что недостоин быть правителем. Это подтачивало его рассудок. Брадан в те времена был, пожалуй, самым близким другом Теодора и знал обо всём. Он поддерживал принца, как мог, и хранил тайну. Когда последняя надежда исчезла, Теодор совсем обезумел.
— Это тебе Брадан рассказал?
— Да, я сообщил ему о том, что мне стало известно, и попросил дополнить недостающие фрагменты. Эта история весьма меня заинтересовала. Так вот, Теодор...
Тут раздаются шаги.
— Ну что, мальчики, могу я уносить пустые тарелки? — спрашивает Теванна.
Мы благодарим её, сообщаем, что всё было очень вкусно, и она уходит, оставив нам только чашки с недопитым чаем.
— Так что Теодор? — мне не терпится узнать продолжение истории.
— Теодора нашла и спасла одна храбрая девушка. Она вытащила его из воды, а он не помнил ничего, кроме своего имени. Девушка не испугалась осуждения родных, не подумала о том, что найденный ею человек может быть недобрым. Она взяла его домой и заботилась, как умела. Теодор встал на ноги и, пожалуй, недолгое время был счастлив. Лишь когда на пороге дома появился Брадан, Теодор вспомнил, кто он такой.
Боль нахлынула с новой силой, и он понял, что не может остаться. Не только из-за того, что его ждут королевские обязанности, но потому, что он не человек, а чудовище — это его собственные слова. Колдун убеждал его, что при должном обучении силу можно обуздать, но Теодор не верил. Он боялся, что невольно причинит страдания тем, кого любит, и потому стремился быть подальше от всех, кто ему дорог.
— Это печально, — вздыхаю я. — На его месте я всё-таки попробовал бы учиться.
— Он боялся, что новые знания дадут ему лишь новые разрушительные силы, которые однажды могут выйти из-под контроля. Не доверял себе и предпочитал ничего не знать. В конце концов он решил, что лучше ему совсем исчезнуть. Может, даже и хорошо, что мой бывший наставник не стал его учителем.
— Но как грустно, что Теодор выбрал смерть.
— А вот в этом я не был уверен.
Гилберт в волнении встаёт со стула, подходит к перилам балкона, вглядывается вдаль. Солёный ветер треплет тёмные волосы.
— Понимаешь, Брадан не знал, но так вышло, что я знал — Теодор не мог утонуть.
— Как же ты это знал? — не понимаю я.
— Как и мне, вода не причиняла ему вреда. Он мог пробыть в ней сколь угодно долго и не захлебнуться. Такой вот дар. Когда м... Мина, так звали ту девушку — спасла его, он был в реке, его затянуло под корягу. Она уж было хотела позвать людей, чтобы они достали мёртвое тело, но Теодор открыл глаза. Увидев, что он жив, девушка решила не терять времени и постаралась помочь ему сама, но всё же принц слишком долго пробыл в воде. Она не раз поднималась к поверхности, чтобы вдохнуть, а у него такой возможности не было. Но когда они оказались на берегу, он пришёл в себя, как ни в чём не бывало.
— Ничего себе, — с завистью произношу я. — Я бы тоже так хотел!
Гилберт оборачивается ко мне, стоя у перил, хмурит густые тёмные брови.
— Теодору колдовской дар не принёс счастья, как и многим из нас. Не та это вещь, которую стоит желать, — сурово отвечает он.
— Так значит, он не мог утонуть, и ты решил, что он может быть жив? И мы отправились сюда ради него? — догадываюсь я. — Но почему ты решил, что он должен быть именно тут?
— Заклинания крови не лгут, — поясняет мой друг. — Кровь привела меня сюда. Завтра же я начну расспрашивать людей, чтобы найти Теодора. Я уже узнавал у Мари, но она говорит, Теодор очень редко показывается в Городе, и по слухам, временами уходит в лес. Мари сказала, что он хороший человек, но очень печальный. Похоже, он и здесь не нашёл ни покоя, ни счастья.
— Жаль его, — говорю я. — Может быть, теперь он согласится вернуться домой.
— Всё возможно, — кивает Гилберт. — Свечи почти догорели, засиделись мы. Давай-ка пойдём отдыхать.
Я одним глотком допиваю свой давно остывший чай и понимаю, что в нём нашли последний приют многие насекомые, привлечённые светом свечей. Гилберт сочувственно смотрит на то, как я кашляю и плююсь, а затем уносит подсвечник в комнату, и до меня доносится его громкий смех. Тоже мне, ещё друг называется.