Всё становится на места
Шрифт:
— А плыть?
— Само собой, — подтверждает Гилберт, но остаётся лежать на том же месте.
Ждать нам нечего — я подхватываю его под мышки и волоку к борту. Затем недолго думаю, понимаю, что не удержу на канате и себя, и его с одной свободной рукой, а потому просто прыгаю вместе с ним в воду. То есть, это можно назвать скорее падением, а не прыжком.
Я выныриваю и отплёвываюсь. Пытаюсь поднять Гилберта над водой и уложить на спину, но это никак не удаётся. Я вижу, как от его рук по воде расплываются кровавые пятна. Лицо, которое я никак не могу поднять к воздуху, кажется спокойным и белым. Тёмные волосы оттеняют кожу, окутав голову мягким, шевелящимся облаком.
Меня начинает захлёстывать паника. Если не поспешу, он погибнет. Я дёргаюсь и сам уже глотаю воду. Перебрасываю руку друга себе за шею и пытаюсь плыть, придерживая его. Получается плохо, поскольку правыми рукой и ногой я то и дело натыкаюсь на тело Гилберта, а левой рукой удерживаю его руку у своего плеча. Его лицо опущено в воду, но я стараюсь об этом не думать, не то и сам сдамся и утону в двух шагах от берега.
Мне кажется, наш путь невыносимо долог. Я уже едва держусь, когда наконец нащупываю пальцами ног каменистое дно. Из последних сил я выбираюсь, вытаскиваю Гилберта, и мы падаем у кромки воды.
Леон сидит всё там же, сматывая удочку. Он не спешит подходить.
— Помоги! — прошу я его, пытаясь встать.
Затем наклоняюсь над телом Гилберта, поворачиваю на бок, чтобы вытекла вода, если он её наглотался. Но ничего не течёт.
Я вновь поворачиваю его на спину, давлю на грудь, но это не помогает. Переворачиваю на грудь и бью кулаком по спине. Переворачиваю на спину и решаю вдохнуть ему воздух в рот, но в этот момент глаза Гилберта открываются.
— Ты чего? — хриплым голосом спрашивает он, упираясь мне в грудь.
— Откачать тебя пытаюсь, раз уж ты утонул! — поясняю я сквозь слёзы.
— Я... утонул? — и он принимается смеяться, закашливается, снова смеётся.
— Ничего смешного! — злюсь я.
— Прости, но это очень смешно. Я не тону.
— Что значит «я не тону»?
— Долгая история. Если в двух словах, у меня особые отношения с водой, как у Нелы с огнём.
К нам подходит Леон. Удочка с бантом закинута за плечо, в руке ведро.
— Ну что, пойдём? — спрашивает он, высовывая длинный язык и почёсывая им за ухом. — Пирожки закончились, значит, сегодня больше никого не будет.
— Леон, прошу прощения, — вежливо спрашиваю я, — кто ты такой?
— Я рыбак, — так же вежливо поясняет он.
— А...
— Есть ли поблизости какое-то поселение? — перебивает меня Гилберт.
— Ну разумеется, — кивает Леон и почёсывает языком бровь. — Город.
— А как он называется?
— Город, — повторяет наш странный собеседник. — Если вы из тех, кто любит длинные названия, можете звать его Город-на-Счастливом-Побережье. Всё вокруг, — он обводит рукой, — Счастливое Побережье. Конечно, не считая Клыкастого леса.
— Город находится в той стороне? — уточняю я и указываю направление, куда ушли Брадан и Бартоломео.
— О нет, там Клыкастый лес, — говорит Леон.
— Туда ушли два человека, с которыми мы плыли, — укоряю я его. — Почему же ты их не остановил?
— А зачем? — удивляется рыбак. — Им не нужно в Город. Человеку-птице, — он указывает на меня, — нужно. Человеку, который не тонет, тоже найдётся место в Городе. А те двое обычные, им и вовсе не место на Беспечных Островах.
— Человеку-птице, значит, — кряхтит Гилберт, пытаясь встать на ноги.
Мы с Леоном подхватываем его и медленно бредём по дороге, посыпанной песком. При этом мне кажется, что земля под ногами продолжает раскачиваться, будто палуба.
Глава 12. Мы, конечно, были в разных городах...
Путь до Города оказывается неблизким. Когда вдали показываются очертания домов, Гилберт уже совершенно слабеет, едва переставляет ноги. Остаток пути мы с Леоном тащим его на себе. Леон пыхтит от напряжения, удочка и ведро мешают ему, но он не соглашается их оставить.
— Это мои рабочие инструменты! — возражает он. — Без них я не смогу быть рыбаком!
Город располагается на большом холме и начинается с площади. Она вымощена камнем и по периметру обсажена цветами. В центре возвышается невысокое, но раскидистое дерево. Его ветви густо увешаны разноцветными бумажками.
С вершины холма, как ручьи, стекают улочки. Две из них впадают в площадь. Если верить указателям, улочки эти зовутся — Левая и Правая. Они тоже вымощены камнем и так узки, что балконы домов почти соприкасаются.
Здесь много цветов — они растут и у стен, хотя там почти нет места, и в многочисленных горшках, которые стоят на балконах или свисают с них, и на наружных подоконниках. Это всё простые цветы, которые можно найти не в богатых садах, а на лугах: ромашки, маки, колокольчики, васильки. Стены домов окрашены в яркие цвета, но какие-то выглядят свежими, а иные размыты непогодой и покрыты трещинами.
— В Городе есть лекарь? — спрашиваю я у Леона.
— А то как же, — отвечает он. — Вам нужна Мари-без-башмаков.
— Чудесно, и где её найти?
— В башмачной мастерской, конечно же, — сообщает рыбак и указывает рукой.
Мастерская располагается прямо перед нами, на стыке Правой и Левой улочек. «Башмачная мастерская Мари» — гласит вывеска, очертаниями напоминающая длинный ботинок, подвешенный на двух цепях.
У входа расставлены цветы, вместо горшков рассаженные в старые заношенные сапоги и туфли. В зелёной двери прорезано зарешёченное окошечко, под которым также болтается башмак с одинокой ромашкой.