Всё становится на места
Шрифт:
— Вы идите к Мари, а мне пора домой, — говорит Леон. — Я должен напечь пирожков на завтра.
Он машет худой рукой и удаляется по Левой улочке, почёсывая языком ухо.
Я волоку Гилберта к двери, стучу и открываю, не дожидаясь ответа. Затем кое-как затаскиваю друга внутрь.
Половину небольшого помещения (левую) занимают прилавки с обувью. Здесь, как я вижу, найдётся желаемое на любой сезон, размер, вкус и цвет. Свет из единственного окна падает именно туда, на прилавки, потому взгляд сразу цепляется за пёстрый и причудливый товар. О, вот бы Сильвию сюда! Представляю, в какой бы восторг она пришла и сколько бы всего накупила.
Тем временем справа доносится негромкое деликатное покашливание. Обернувшись туда, я вижу немолодую даму с узким лицом и длинными белыми волосами, зачёсанными назад и сколотыми зелёным гребнем. Дама сидит за большим столом, на котором в беспорядке разбросаны выкройки, обрезки кожи, толстые изогнутые иглы, пара колодок, портновские ленты и прочие инструменты. Она шьёт ботинок из кожи сиреневого оттенка.
— Чем могу помочь? — интересуется дама, глядя на нас поверх круглых очков в золотой оправе, украшающих её прямой, правильной формы нос. Тонкие пальцы тем временем не прекращают работу.
— Нас привёл Леон, рыбак, — поясняю я. — Меня зовут Сильвер, а это мой друг, Гилберт. Ему нужна помощь, он ранен и потерял много крови. Леон сказал, вы сможете помочь. Ведь вы и есть Мари?
— Что ж, конечно, смогу, — кивает хозяйка мастерской. — Неси его туда, за зелёную занавеску, и клади на кровать.
За занавеской располагается небольшая чисто выбеленная комната с окном, выходящим на Правую улочку. Напротив входа — небольшой кирпичный камин с вычурной решёткой, слева — ещё один занавешенный проём, справа у окна — единственная кровать, на которую я и укладываю Гилберта.
— Готово, — я говорю громко, чтобы хозяйка услышала из другой комнаты. — А не страшно, что мы заняли вашу кровать?
Раздаётся негромкое поскрипывание, и Мари въезжает в комнату в бочке на колёсиках, на вид бронзовых — впереди два небольших, а сзади два покрупнее, которые она вращает руками. Я слышу отчётливый плеск жидкости.
То, что я прежде принимал за высокую спинку стула, оказалось частью бочки. До пояса Мари одета в строгое платье зелёных оттенков с высоким воротником, от пояса её скрывает бочка из тёмного дерева, украшенная резьбой.
Впереди приколочена удобная полочка, на которой хранятся нитки, иглы и лежит недошитый башмак. Тут же на гвоздиках подвешены ножницы, портновская лента, карандаш на цепочке.
— Эта кровать не для меня, так что ничего страшного, — говорит Мари, и я понимаю, что гляжу на неё непозволительно долго. — Дай-ка я подберусь поближе.
Я послушно уступаю ей дорогу, она подъезжает и берёт руку Гилберта своими тонкими белыми пальцами.
— Сшивать кожу я умею, — довольно говорит хозяйка мастерской, когда разрезает повязки и рассматривает раны. — Разведи-ка пока на кухне огонь да согрей воды в большой кастрюле.
Она вдевает шёлковую нить в кривую иглу и немного привстаёт, чтобы удобнее было шить. Готов поклясться, что вижу в бочке хвост, свёрнутый кольцами. Мари покашливает, не оборачиваясь, и я вспоминаю, что меня отправили на кухню.
Кухня расположена за занавеской, украшенной узором из волнистых поперечных полос. Цветом полосы напоминают морскую воду. Стены кухни такие же чистые и белые, как и в комнатке.
Слева от входа я нахожу небольшую печь, сложенную из кирпичиков, с потемневшей металлической поверхностью сверху. Справа к печи пристроен столик, под ним сложены аккуратные поленья. Во всю ширину стены тянется окно, и я, подняв глаза, вижу зелёный дом напротив. Оттуда на меня глядит круглолицая старушка с оттопыренными ушами и с таким курносым носом, что кажется, будто он прижат к невидимому стеклу.
Она машет мне, и я тоже дружелюбно машу ей в ответ. Затем я замечаю, что второй рукой старушка расчёсывает седые кудри, третьей протирает окно, а четвёртой поливает цветы на подоконнике.
Моя улыбка немного меркнет, и я принимаюсь искать, чем бы разжечь печь. Если бы здесь хоть что-то уже горело, хотя бы лампа какая-нибудь!
Мари тихонько напевает за спиной. Я нахожу кастрюлю на полке справа, наполняю её водой из ведра, ставлю на печь и наконец сдаюсь.
— Мари, — зову я. — Я не знаю, как разжечь огонь.
Пение прерывается. Раздаётся скрип, и хозяйка въезжает на кухню. Она берёт какой-то невзрачный камешек у печи, а затем ещё что-то, издающее металлический звон. Наклонившись ниже, Мари ударяет этими предметами друг о друга, высекает искру, и шишки и сосновые иголки в горниле печи принимаются тлеть.
— Теперь подбрось дрова, — говорит мне она, — только не клади сразу много, не затуши огонь.
Из соседней комнаты доносится стон Гилберта, и Мари поспешно выезжает туда, по пути начиная напевать мелодию без слов. Стон затихает.
Вскоре вода закипает. Вновь приезжает Мари, берёт с полок баночки и мешочки с какими-то травами, готовит отвар. От помощи она отказывается, потому я выхожу к Гилберту.
На его руках теперь аккуратные, чистые повязки. Он сладко спит и даже слегка улыбается.
Чуть погодя хозяйка мастерской возвращается в комнату. По её просьбе я приподнимаю друга, который наконец открывает глаза, и Мари поит его из деревянной чашки.
Затем она манит меня пальцем, и мы выходим в мастерскую. Гилберт крепко спит — сон вновь его сморил, стоило только выпить отвар.
— Расскажи-ка, зачем ты здесь, — Мари глядит на меня поверх очков зеленовато-карими глазами, в то время как её пальцы вновь порхают над башмаком.
— Совершенно не представляю, зачем, — развожу я руками.
— Что ж, это отличная причина для того, чтобы оказаться на Беспечных Островах, — улыбается хозяйка мастерской.
Она кладёт перед собой кусок кожи, затем накладывает выкройку поверх него и обводит контуры, по-прежнему не отрывая от меня взгляда.